Черная Песнь - Энтони Райан

"И что потом? Ты хоть представляешь, что Темный Клинок построил на севере? Это не какая-то очистительная волна, это масса верующих, покорных живому богу, и она растет с каждым завоеванием. Сколько их погибнет из-за десятилетий, которые вы провели в тайных интригах?" Лицо настоятеля оставалось бесстрастным, пока Ваэлин шел вперед, нависая над ним. Гнев, который он испытывал, не имел ничего общего с черной песней; он исходил из более древнего места. "Вы считаете себя уникальными в этом мире? Это не так. Я уже встречал таких, как вы. Меня вырастили такие же, как вы. Погрязшие в тайнах, заблуждающиеся в собственной мудрости, в своем великом предвидении, которое принесет только смерть и гибель тому, что вы собираетесь спасти".

"А ваш народ не спасся?" - спросил настоятель, глядя на Ваэлина невозмутимыми глазами.

"Да, они спаслись сами и погибли тысячами. Ваши люди будут умирать миллионами". Он повернулся и направился к лестнице, ведущей на нижние ярусы, прокладывая себе путь через массу бумаг, не заботясь о том, что может их повредить. "Мне надоело играть в игры в этом храме лжецов, и я советую тебе сказать своим братьям, чтобы они не поднимали на меня руку".

"А что ты будешь делать, когда уйдешь?" - спросил его настоятель. "Что заставит тебя сделать яд внутри тебя?"

Ваэлин остановился, стиснув челюсти и борясь с яростью. "Вы обещали исцеление", - проворчал он, не желая оборачиваться. "Я не видел никаких признаков этого".

"Ты не поднялся на последний уровень". Зашуршала бумага, когда настоятель подошел к нему. "Встреть и преодолей то, что ждет тебя там, и обещание храма будет исполнено".

У Ваэлина чесались руки, пока он стоял с закрытыми глазами. Если он откроет их, чтобы взглянуть в бесстрашное, знающее лицо настоятеля, он испугается, что может сделать. "Тогда давайте покончим с этим", - сказал он, повернувшись.

"Еще нет". Бумага зашуршала, когда настоятель направился к выходу. "Час уже поздний, а старику нужен ужин. Подождите несколько дней, тогда все будет готово".

ГЛАВА 10

В трапезной он обнаружил снова покрытого свежими синяками, но торжествующего Чо-Ка, который с удовольствием уплетал жареный свиной окорок, рассказывая подробности своей победы на третьем ярусе. "Оказывается, главное было выбрать оружие, - сказал он. "Вернее, не в выборе. Маленький ублюдок был экспертом в отбивании людей, вооруженных клинком, но не настолько, чтобы вступать в драку без удержу. Так что я просто вошел и начал наносить удары". Он прикусил рысь и слегка поморщился, потирая челюсть. "Немногие могут превзойти Зеленую Гадюку, когда дело доходит до беззаконной драки".

Он вытер рот рукавом и наклонился ближе, понизив голос. "Что ждет меня на следующем ярусе? Ну же, лорд, - добавил он в ответ на хмурый взгляд Ваэлина. "Я же говорил тебе".

"Думаю, для тебя все будет иначе", - ответил Ваэлин. "Но, скорее всего, настоятель покажет тебе несколько картинок, и ты попытаешься разобраться в них. Если ему понравится твой ответ, ты сможешь подняться".

"И это все?" Чо-ка рассмеялся и вернул свое внимание к полуобгрызенному окороку. "Звучит как кусок мочи".

Следующие несколько дней прошли в нетерпеливом преследовании храма и игнорировании его обитателей. Посещения Ваэлином мастерских ремесленников были краткими и быстро прекращались, когда он обнаруживал, что их мастерство не способно возродить его интерес. Ми-Хан была чем-то вроде исключения. Она стала ежедневно покидать свое жилище, привлекая удивленные взгляды братьев и сестер, когда отправлялась в путь с только что смонтированными холстами и банками, наполненными только что смешанными красками. Заметив, как она с трудом взбирается по ступеням на вершину стены, Ваэлин освободил ее от холстов и последовал за ней на крышу. Следующий час он сидел и наблюдал за тем, как она рисует частично затуманенный пейзаж внизу, и его восхищение ее способностями превозмогало его задумчивое ожидание.

"Твоя сестра рисует горы?" спросила Ми Ханн, добавив несколько пятен голубовато-серого цвета на вершину хребта. Она оставалась в основном молчаливым собеседником, хотя он заметил, что она становилась более разговорчивой, когда братья, расположившиеся на стене, уходили подальше.

"Она рисует самые разные вещи, - ответил Ваэлин. "Но люди всегда были ее любимой темой". Эти слова заставили его вспомнить последний портрет, который он видел у Алорнис, - три года назад, как раз перед тем, как она объявила о своем намерении вернуться в Варинсхолд. Он знал, что это произойдет, но боль от разлуки не покидала его и сейчас. В тот день она боролась со слезами, отходя от картины, держась к нему спиной, а когда спросила, что он думает, слова прозвучали с трудом и захлебнулись. Он думал ответить ей разными остротами, глядя на мужчину, смотрящего на него с картины, - он никогда не был таким трезвомыслящим вождем среди них. Но это была бы ложь, попытка скрыть эмоции, которые она в нем пробудила. Алуций был великим человеком, - сказал он вместо этого. Хотя многие этого не знали, даже он сам. Теперь все узнают.

Она повернулась и прижалась к нему, ее стройные плечи зашевелились в его объятиях, и она разрыдалась. Я не могу здесь оставаться, - сквозь слезы сказала она ему. Ты ведь знаешь это, правда? Я слишком долго пряталась в Ричах, как и ты. Я погрязла в рисовании, а ты отвлекаешься на бесконечную охоту на преступников. Нам обоим нужно снова встретиться с миром.

Скрежет угля по бумаге вернул его в настоящее, где он обнаружил, что Ми-Хан на время оставила свою картину ради наброска. На ее лице отражалась та же глубокая сосредоточенность, которую он видел на втором ярусе, и, пока ее угольная палочка двигалась, временами расплываясь, когда ее штрихи становились все более резкими, он почувствовал знакомое прикосновение к своему разуму. Это было не так больно, как раньше, более того, это вообще не было больно, а вызывало всплеск печали, который только усилился, когда ее уголь остановился, и она подошла ближе, чтобы показать ему свой набросок.

" Ты очень скучаешь по ней", - сказала она. "Возможно, так ты будешь скучать по ней меньше".

Лицо сестры затуманилось, и он сморгнул слезы. Изображение было идеальным, запечатлевшим момент прощания с ней в гавани. В выражении ее лица смешались трепет, надежда и немного грусти. Я буду писать, - сказала она. Каждую неделю. И