Черная Песнь - Энтони Райан

рассудок". С этими словами он передал их тухле для одного из своих развлечений, обычно заключавшихся в том, что они ставили свою добычу на исход поединка между пленником и сворой голодных собак.

"Почему они так бегут?" размышлял Кельбранд, глядя на пыльное продвижение. "Неужели они не знают, что я пришел спасти их?"

В последнее время, когда он переходил на риторический тон, становилось все труднее отличить юмор от искренности. Как следствие, я счел разумным не отвечать в такие моменты, предпочитая спокойно ожидать озарений или заявлений, которые обязательно последуют. Это был урок, который, очевидно, не усвоил один из моих бывших братьев по седлу.

"Тебя что-то забавляет, Тимурик?" спросил Кельбранд, бросив косой взгляд на воина-ветерана слева от себя и заморозив ухмылку на его лице. Рядом со мной Тимурик был, пожалуй, самым страшным бойцом среди братьев Темного Клинка по седлу, опытным предводителем боевых отрядов, снискавшим славу при Трех реках и в бесчисленных менее значительных сражениях. Сейчас он старался не дрожать, как ребенок, под взглядом отцовского гнева.

""Темный Клинок"?" - был его единственный ответ, прозвучавший после затянувшейся паузы и нескольких брошенных взглядов на братьев, ни один из которых не счел нужным встретиться с ним глазами.

"Неужели участь этих несчастных вызывает у тебя смех?" - спросил Кельбранд, мягкий и искренний голос с неподдельным любопытством. Он подтолкнул своего коня ближе к Тимурику и с непримиримой настойчивостью вгляделся в его покрытые шрамами худые черты. "Считаешь ли ты правильным и достойным, чтобы столь многим было отказано в избавлении, которое я пришел предложить?"

Я должен был наслаждаться этим моментом, видя, как смиряется тот, кто избегал меня; вместо этого я чувствовал лишь тупую жалость. Тимурик был ехидным ублюдком, который прославлял резню и всегда первым претендовал на добычу. Но он также никогда не испытывал недостатка в храбрости и не дрогнул на моей стороне. Теперь же его ждал конец за несвоевременную ухмылку.

"Нет", - кашлянул Тимурик, превращая свое лицо в максимально нейтральную маску. "Нет, Темный Клинок, не хочу".

"Это хорошо". Кельбранд откинулся в седле и снова повернулся к далекому Хозяину. "Я хотел бы знать, почему они так сторонятся меня. Приведи мне, - он сделал паузу в раздумье, - дюжину, чтобы они просветили меня. Только ты, Тимурик, - добавил он, когда воин повернулся, чтобы призвать к себе еще всадников. "Только ты".

Черты лица Тимурика на секунду напряглись - то ли от страха, то ли в последнем порыве неповиновения. Я не смог определить, что именно, но в любом случае это выражение вскоре исчезло. ""Темный клинок", - сказал он с формальным кивком, после чего пустил коня в галоп и помчался навстречу убегающей толпе.

"Если угрозы не подействуют, - крикнул ему вслед Кельбранд, - ты всегда можешь рассказать им анекдот!"

Наблюдая за тем, как всадник и лошадь сливаются с темной массой бредущего человечества, Кельбранд задумчиво нахмурил брови. "Этот новый император, Обвар, - сказал он. "Этот Цай Линь, явно невысокого ранга, но королевской крови, как бы он отнесся к этим бегущим несчастным, как ты думаешь?"

"Со слабым состраданием", - ответил я, пожимая плечами.

"Это ответ Шталхаста, старый друг. Мне нужен ответ отца".

Я почувствовал, как внутри меня зашевелился маленький сердитый клубок остатков Шо Цая, который все крепче сжимался в суровом отказе что-либо пояснить. Однако среди ярости и презрения мне удалось разглядеть несколько оттенков эмоций.

"Он сделает все возможное, чтобы помочь им, - сказал я, - но в нем достаточно солдатского сердца, чтобы понять, что отступление - пока лучший вариант. Он продолжит путь на юг и постарается набраться сил, прежде чем выступить против нас".

"Без сомнения, с помощью Храма Копья". Кельбранд горестно вздохнул. "Меня предупреждали, что они будут осложнять жизнь. Именно поэтому я был вынужден продемонстрировать нашу силу в Кешин-Кхо, когда Торговый король послал красных разведчиков на поиски Нефритовой принцессы. Попытка уничтожить человека, чье лицо ты носишь. Я знал, что он агент Храма, но не знал истинной природы его деятельности. Похоже, я направил стрелу не в ту цель. Тем не менее я считаю, что неожиданность всегда приносит возможность".

Он замолчал и заставил нас ждать час, который потребовался, чтобы сделать вывод, что Тимурик не собирается возвращаться с дюжиной пленников. "Утром, - сказал он мне, когда мы начали обратный путь к лагерю, - возьми своих Искупленных и силой отправь их на юго-восток от этих заблудших душ. Я прикажу Хасту и Тухле гнать их к вам. Пощадите половину, если сможете. Можно и больше, но я не могу оставить безнаказанной смерть одного из моих самых верных братьев по седлу, не так ли?"

Я так и не узнал, где Кельбранд нашел Улькара, и при первом же взгляде на него пришел к выводу, что не хочу этого знать. Множество шрамов на его теле, все еще тонком и хрупком, несмотря на обильную пищу и заботу лучших лекарей, свидетельствовали о жизни, наполненной страданиями и лишениями. Он появился среди растущего скопления детей Божественной крови Темного клинка после сожжения Дьясжен-Хи, и даже эти маленькие ужасы обходили его стороной. И хотя шрамы мальчика были уродливы, больше всего в его облике бросалось в глаза лицо: настолько лишенное плоти, оно представляло собой череп с тонким слоем обесцвеченной кожи и двумя огромными глазами, выглядывающими из похожих на ямы глазниц. У человека, выросшего среди Шталхастов, где сила и стойкость были высшей добродетелью, такая хилая и жалкая на вид душа вызывала сильное отвращение. Однако мое переделанное "я" больше не позволяло укрыться в базовых эмоциях, и я знал, что мое отвращение было лишь маской для постыдного страха. Проще говоря, этот истощенный, исхудавший мальчик с черепной коробкой на лице наводил на меня ужас.

"Он играет, говоришь?" спросил Кельбранд, ласково улыбаясь мальчику, приседая перед ним.

"Да." Улькар заговорил слабым, сиплым голосом, напомнившим мне беззвучное звучание плохо вырезанной флейты. В отличие от других благословенных отроков, он никогда не обращался к Кельбранду ни с благоговейным титулом, ни даже с особым уважением. Его ответы были быстрыми и бесцветными, но зачастую загадочными. Однако Кельбранд, казалось, не обращал внимания на отсутствие обожания и путаные речи мальчика и относился к нему с тем умилением, которое я помнил с нашей юности, когда он иногда увлекался рунными кривляками, бродившими по нашему лагерю.

"А во что он играет?" - спросил он мальчика, приподняв брови в искреннем любопытстве.

"В войну, в корабли. Иногда он думает, что они настоящие. Иногда он