Черная Песнь - Энтони Райан

только мы сможем его постичь. Он посылает против нас своих шлюх". Голос Кельбранда стал диким, а его рука потянулась к армии, расположившейся на противоположном гребне. "Люди, погрязшие в жадности, как и он. Люди, которые радуются жестокости, как и он. Люди, которые хотят, чтобы этот великий поход был разрушен, а все наши надежды разбиты, как и он. Позволите ли вы им это?"

Ответ вырвался из десятков тысяч глоток одновременно, клинки вонзились в воздух, а Искупленные у меня за спиной забились в конвульсиях от нарастающей жажды крови. "НЕТ!"

"Знай, - продолжил Кельбранд, когда крик утих, а из глаз его потекли слезы. "Знай: что бы ни случилось в этот день, у вас есть моя любовь. Знайте, что даже если враги превосходят нас числом и надежда кажется потерянной, у вас есть моя любовь". Он выхватил саблю и высоко поднял ее, как вздымается его жеребец. "И знайте, что ваш бог умрет за тех, кого любит!"

Орда разразилась ревом, когда Кельбранд развернулся и пустил своего жеребца в галоп, устремившись прямо в центр вражеского строя. Удержать Искупленных было невозможно, да я и не пытался. Все, что я мог сделать, - это подстегнуть своего коня, боясь быть раздавленным нахлынувшим потоком людей. Она пронеслась по долине, пока я боролся за то, чтобы моя лошадь не обогнала массу Искупленных. Я видел впереди Кельбранда, который все еще мчался навстречу Небесному воинству и, судя по всему, был невосприимчив к метели арбалетных болтов, выпущенных их линией столкновения. Я видел, как десятки Искупленных пали под первым залпом, а вскоре к ним присоединились еще больше, когда, казалось, каждый лучник, пращник и арбалетчик в купеческой армии выпустил свои снаряды. Слева от меня молодая женщина, которой не исполнилось и двадцати лет, продолжала атаковать, несмотря на арбалетный болт, торчащий из ее плеча, и кровь, струившуюся из раны, нанесенной ей из пращи. Я вздрогнул и низко пригнулся в седле, когда болт проскочил мимо моего бронированного плеча, а затем резко натянул поводья, чтобы удержать лошадь, когда Искупленный с болтом в горле зашатался на нашем пути, чтобы быть растоптанным.

Все новые и новые трупы устилали землю, когда повторяющиеся залпы попадали в цель, рождая в моем, казалось бы, огрубевшем разуме незнакомое чувство уязвимости. Мне было не чуждо угрожающее шипение снарядов, но бросаться сломя голову в такую бурю было не в духе Шталхаста. Лучше отклониться в сторону и атаковать врага своими стрелами, изматывая его перед последним броском. Но на этом поле безумных и верных не было такой тактической тонкости. Когда вокруг меня сотнями падали Искупленные, я подстегнул своего скакуна, решив, что лучники и пращники будут продолжать целиться в самую гущу наступающей толпы, а не прямо перед ней.

Мои рассуждения оказались верными: лошадь унесла меня от смертоносного дождя, но это была лишь временная отсрочка от опасности. Кельбранд, находившийся в тридцати шагах впереди, несколькими взмахами сабли прорубил себе путь через линию противостояния, вокруг него завязался небольшой отряд арбалетчиков, после чего он устремился в плотные ряды. Несколько болтов попали в меня, когда я следовал за ним через образовавшуюся брешь, но то ли из-за панического прицеливания, то ли из-за простого везения ни один из них не прошел ближе, чем на несколько дюймов. Наблюдая за тем, как Кельбранд приближается к первой шеренге купеческих солдат, я пережил любопытный опыт, можно сказать, привилегию, во второй раз задумавшись об уверенности в собственной смерти. Если первое подобное испытание было богато страхом, то это было гораздо богаче мрачным принятием, чего я до сих пор не понимал. И когда конь Аль Сорны втоптал меня в пыль, несмотря на все это, в глубине моего сознания зародилась благодарность. Я буду избавлен от всего, что меня ожидает. Мне не придется наблюдать, как человек, которого я называл братом, превращается в чудовищное извращение того, чем был Шталхаст. Но даже это утешение было отнято у меня, и теперь, когда я видел, как он несется наперерез целой армии, как его сабля вращается с неестественной скоростью, единственной эмоцией, наполнявшей мое сердце, был чистейший ужас. Теперь я знал, что ждет меня за завесой смерти, и не желал вновь ощутить ее страшную хватку.

Поэтому, следуя по кровавому следу Кельбранда, я сражался. Я рубил мечом по вздернутым лицам копьеносцев и неистово колол в каждый проблеск обнаженной плоти, который попадался мне на глаза. По логике боя я должен был быть срублен в считанные секунды, но, как ни странно, атака Кельбранда проложила путь сквозь ряды торговцев. Его жеребец едва замедлял шаг, когда он скакал через них, а его сабля - мерцающее пятно, отнимающее конечности и жизни у любого солдата, который пытался преградить ему путь. Словно если он чувствовал каждый выпад копья или меча до того, как он произойдет, его сабля парировала каждый удар и оставляла нападавшего мертвым или умирающим, пока его наступление не прекращалось. Проход, который он прорубал сквозь армию, частично закрывался, как только он проходил мимо, вынуждая меня продолжать прокладывать свой собственный путь. Поскольку я не обладал способностью предчувствовать атаку до ее начала, в моем распоряжении был лишь накопленный годами опыт, усиленный ужасом, чтобы изгнать напряжение от столь яростного нападения. Мне помогало благоговение и страх, которые Кельбранд зародил в этих людях - ветеранах, которые смотрели на Темного Клинка с застывшей паникой, ожидаемой от молодых людей, впервые попробовавших себя в бою. Однако не все были заморожены. Многие сержанты и офицеры оказались невосприимчивы к страху и, лишившись возможности зарубить Темного Клинка, отчаянно пытались обрушить свой гнев на его явно фанатичного генерала-отступника.

"Предатель!" - прорычал один коренастый сержант с тупым лицом, замахнувшись копьем на ноги моей лошади. К счастью, мой жеребец - представитель многих поколений Шталхаста - с инстинктивной легкостью перепрыгнул через лезвие. Сержант отшатнулся назад, когда я полоснул его мечом по лицу, и помчался дальше, клинок взлетал и опускался без паузы. За те несколько мгновений, что потребовались мне, чтобы прорваться сквозь последнюю шеренгу купеческих солдат, я по-новому оценил врожденные навыки и рефлексы своего украденного тела. Шо Цай по умению владеть клинком не уступал могучему Обвару, а то, чего ему не хватало в грубой силе, компенсировалось скоростью и точностью. Враги падали с моей дороги с такой быстротой, что я порадовался, что мне никогда не приходилось сталкиваться с генералом в своей прежней жизни.

Грохот столкновения плоти и доспехов вывел меня из беспорядочных рядов, где я обнаружил Кельбранда, остановившегося на гребне