Собиратель воды - Игорь Зыгин

— А дальше люди забыли, — ответил Кадим. — Как всегда забывают. Решили, что вода важнее камня, и перестали чтить Аль-Харида. Забросили дома, не чинили стены. И тогда разгневался бог камня, поднялся на вершину скалы, что стоит у южного края оазиса, и призвал песчаную бурю, которая чуть не погубила всё поселение.

— Но Аль-Мазин вступился за людей, — неожиданно продолжила Майсара, её голос был тихим, но отчётливым. — Он пришёл на ту же скалу и предложил брату договор. "Пусть люди вновь почитают тебя, пусть строят и чинят дома, сильные, крепкие. А я научу их беречь воду, не тратить её понапрасну". И Аль-Харид согласился.

Она посмотрела на Назира, словно проверяя его реакцию на эту историю:

— С тех пор в Ан-Наджме всегда два храма: один посвящён воде, другой — камню. И говорят, что если один из них будет заброшен, оазис погибнет.

— Всё это красивые сказки, — вмешался один из молодых воинов. — Был я в Ан-Наджме три года назад. Никаких особенных храмов там нет. Просто маленький оазис с хорошим источником. Ничего магического.

— Магического, может, и нет, — согласился Кадим. — Но есть что-то особенное в месте, которое существует веками, когда другие поселения появляются и исчезают, как следы на песке.

— Что особенного? — спросил Назир, искренне заинтересованный. — Только источник воды, или что-то ещё?

Кадим посмотрел на него с одобрением — ему нравились вопросы, заданные из настоящего любопытства, а не из скептицизма:

— Особенное в том, как они живут. Как распределяют воду. Как строят дома и каналы. Как договариваются между собой. Ан-Наджм — это не просто место. Это… — он запнулся, подбирая слово, — …это способ жить в пустыне, не борясь с ней, а принимая её условия.

— Они платят дань проходящим караванам, — добавил практичный Аш-Шариф. — Потому их никто не трогает. У них есть что-то, что ценно для всех — информация. Они знают, какие пути безопасны, где прошли бури, где появились новые источники.

— Они торгуют знанием, — кивнул Кадим. — Но не только. Они известны своими каменными изделиями: посудой, украшениями. Их мастера умеют обрабатывать камень так, что он становится тонким, почти прозрачным.

— А ещё у них есть храм, — неожиданно сказала Самира, до сих пор молчавшая. — Маленький, не такой величественный, как в городах. Но настоящий. С алтарём для воды.

Все повернулись к ней, удивлённые этим редким личным комментарием.

— Ты была там? — спросил кто-то.

Самира кивнула, глядя в огонь:

— Давно. Ещё девочкой. Отец брал меня с собой, когда торговал с ними. Мне нравилось там, — её голос стал тише, в нём появились нотки, которых Назир никогда раньше не слышал, — почти как дома. Только не пахло предательством.

Последние слова она произнесла так тихо, что их услышали только те, кто сидел ближе всего. Назир был среди них. Он увидел, как на мгновение лицо Самиры смягчилось, став моложе, уязвимее, и подумал о том, сколько всего они не знали о своей предводительнице. О её прошлом, о её потерях, о дороге, которая привела её к лидерству над племенем.

Майсара, заметив смену настроения, ловко перевела разговор в более практическое русло:

— Что нам нужно знать перед завтрашним днём? Какие у них обычаи? Как нам лучше подойти?

— С уважением, — ответил Кадим. — Они не любят шума, криков, суеты. Они живут размеренно, как течёт вода в их канале — не быстро, но постоянно.

— Мы должны предложить что-то ценное, — добавил Аш-Шариф. — Информацию, товары, услуги. Они не дают воду просто так.

— У нас есть вещи для обмена, — кивнула Самира, снова став деловой предводительницей. — И у нас есть что рассказать о дорогах, по которым мы прошли. Это будет достаточной платой за воду и возможность отдохнуть.

Разговор перешёл к практическим вопросам: кто пойдёт с Самирой для переговоров, какие товары предложить для обмена, сколько воды понадобится племени. Назир слушал вполуха, его взгляд снова и снова возвращался к огню, в глубине которого ему чудились улицы маленького оазиса — места, где люди сумели построить стабильную жизнь без кристалла.

Постепенно люди начали расходиться, готовясь к ночному отдыху. Завтра предстоял важный день, и всем нужны были силы. Назир заметил, что Майсара задержалась у костра, лицо её было задумчивым, а пальцы всё так же играли с маленьким ножом, вертя его так быстро, что лезвие казалось размытым.

— О чём думаешь? — спросил он, присаживаясь рядом с ней.

Она вздрогнула, словно забыла о его присутствии:

— О воде, — ответила она. — О том, как странно, что мы проделали такой путь, чтобы найти то, чего у нас никогда не было — постоянство.

Она посмотрела на него, в её глазах отражался огонь:

— А ты? Зачем тебе этот оазис, водяной?

Назир задумался. Он впервые за долгое время спросил себя: чего он действительно хочет? Что ищет? С какой целью?

— Я хочу научиться, — наконец сказал он. — Понять, как они живут без кристалла. Как строят свои системы водоснабжения, как распределяют воду. Может быть, их методы помогут спасти мой город, когда кристалл окончательно угаснет.

Это признание удивило его самого. В суете выживания, в ежедневной борьбе с пустыней он почти забыл о том, с чего начался его путь — о желании найти решение для Аль-Мадира. О своей ответственности перед людьми, оставшимися там.

— Так ты всё ещё хочешь вернуться? — тихо спросила Майсара, и в её голосе Назиру послышалась странная нотка — не то грусть, не то любопытство.

— Я… не знаю, — честно признался он. — Иногда мне кажется, что тот мир, тот город уже не существует. Что он изменился так же сильно, как изменился я сам. Но я всё ещё чувствую…

Он замялся, подбирая слова.

— …чувствую долг, — закончил он. — Перед теми, кто остался. Перед теми, кто не имел возможности уйти. Я должен хотя бы попытаться помочь им.

Майсара кивнула, не глядя на него:

— Понимаю. Долг — это важно.

Она наконец подняла глаза, и Назир снова увидел в них то странное выражение, которое заметил днём:

— Знаешь, — сказала она, — я рада, что ты не такой, как эти Дети свободы. Не такой холодный и… механический.

— Я?

— Ты инженер, как и Мансур, — пояснила она. — Но ты видишь людей, а не только числа. Видишь воду не как ресурс, а как… как жизнь.

В её словах было что-то глубоко личное, что-то, выходящее за рамки обычного разговора. Назир почувствовал, как между ними возникает новое напряжение — не враждебное, но волнующее, требующее какого-то ответа, какого-то действия.

Но прежде чем он успел что-то сказать или сделать, из темноты появилась фигура Аш-Шарифа: