Судьба Одина - Скотт Оден

Кроме смерти и проклятия;

Так что прекрати вмешиваться,

И запомни хорошенько:

Тот, что в капюшоне, — мой.

Она дрожит, зажмурив глаза. Сквозь ее ужас доносится жуткий звук — звук, похожий на треск рвущейся ткани или дерна. Слишком поздно она осознает его источник. Прежде чем она успевает подняться и побежать, корни дерева — бледные, влажные и извивающиеся — поднимаются из земли, чтобы схватить ее. Ее сопротивление ничего не значит, так быстро корни опутывают ее; извивающиеся, пропитанные соком корни обвиваются вокруг ее ног, поднимаются по туловищу. Они скользят по ее плечам и приковывают руки к бокам. Она бьется, когда корни старого дуба обвиваются вокруг ее головы, заглушая крик.

И последнее, что она слышит, прежде чем ее затягивает в первобытную тьму, откуда она пришла, — это голос духа дуба, полный угрозы:

— Мой!

Идуна отпрянула, отползая от кромки воды. Она кашляла и отплевывалась, ее мокрые волосы белой бахромой обрамляли мертвенно-бледное лицо. Страх затуманил ее желтые глаза — ужас, пронизывающий до костей, дикий и атавистический. Дрожащей рукой она вытерла рот влажным краем рукава.

Справа от себя, сквозь сухие листья и крапиву, она услышала, как стена щитов Манаварга прогнулась под тяжестью натиска Ульфсстадира. Звуки резни приобрели новый смысл, когда это… это существо, принявшее облик Гримнира, сына Балегира, напало на Истинных Сынов Локи. Кем оно было? Чужаком? Каким-то духом, вызванным из Воющей Тьмы и принявшим облик скрелинга? Каким-то древним веттиром, обитавшим под корнями Иггдрасиля, призванным в Настронд обещанием резни? И кто вызвал его? Единственной среди них, у кого были хоть какие-то остатки здравого смысла, была ее шлюха-дочь, Скрикья. Это ее рук дело?

Тогда Идуну пронзила леденящая душу мысль. Что, если этот Гримнир, этот Чужак, которого защищали духи, даже более могущественные, чем он сам, и был идеей мести скрага Снаги? Он был старшим из них всех; у него были тысячелетия, чтобы постичь тайны Настронда… Что, если за всем этим стоял он?

Иссохшие конечности Идуны наполнились решимостью. Она схватилась за свой посох, используя его как костыль, чтобы подняться на ноги. Она должна предупредить Манаварга. Парни Ньола потеряны, но еще есть время увести лорда Каунхейма с поля боя…

СКАДИ КРАЛАСЬ за Гримниром, как охотник за падалью за акулой, жаждущей легкой добычи. В зубах она сжимала кинжал, а на тетиву была наложена последняя стрела. Споткнувшись о ковер из мертвых и умирающих каунаров, она каким-то чудом удержалась на ногах; в последний момент, когда какой-то злобный ублюдок из Каунхейма подошел к Гримниру со слепой стороны, она снова натянула тетиву и тем же движением отпустила ее. Этот железный наконечник, украшенный черными, как ночь, вороньими перьями, пронзил шею воющего врага насквозь; она смотрела, как стрела пронзила этого извергающего кровь дурака и полетела дальше, раскалывая ивовые щиты, кольчугу и кости каунара рядом с ним. И яростный рев этого урода перешел в визг, когда в трех шагах от нее топор Гримнира запел свою предсмертную песню.

И она была не одна. Скади повсюду видела белый череп оленя — эмблему народа Кьялланди. Старинные римские доспехи и щиты сталкивались и лязгали, когда кривоногие скрелинги — похожие на скрюченных духов грабежа и резни — вступали в схватку со своими прямоногими родственниками, Истинными Сынами Локи. Тела бились и корчились; копья находили щели в доспехах, топоры сверкали в вечном полумраке, мечи скрежетали и искрили, раскалывая шлемы и черепа под ними. Лилась черная кровь; ее ручейки стекали в молочно-белые воды залива Гьёлль, образуя на гальке пятно зловонной запекшейся крови.

Скрелинги последовали примеру Гримнира; залитый кровью сын Балегира, охваченный яростью берсерка, создал острие подкованного железом клина. И этот клин вонзился в стену щитов Манаварга, расщепив ее, как гнилую доску.

Скади вытащила кинжал из своих зубов. Рыча, как волчица, она наступила на горло смертельно раненному каунару, которого ранила выстрелом в шею, затем ударила ножом другого, который был сбит с ног щитом скрелинга и теперь пытался подняться. Мимо нее пронеслись другие союзники, на их боевом снаряжении был изображен Красный глаз — недисциплинированная толпа, растекшаяся по флангам клина. Эта передышка дала Скади время перевести дух, собрать стрелы с убитых и подумать.

Будучи у Локейских ведьм, она видела некоторые странные вещи; колдовство и некромантию, вещи, которые не поддавались объяснению. Но такова была природа Настронда, где сверхъестественное и мирское сошлись в борьбе, и каждый ждал пронзительного зова Гьяллархорна. Она никогда не видела, чтобы кто-то из их рода не обращал внимания на смертельную рану.

Фе! Этот проклятый скраг попал Гримниру в спину, и это так же точно, как то, что на ее лице есть нос. По ее мнению, в сердце. И прежде, чем она успела вмешаться, прежде чем она успела даже наложить стрелу на тетиву, этот жирный маленький червяк отдал его сьйоветтирам.

Скади тряхнула головой, пытаясь прогнать туман, окутавший ее воспоминания о том, что произошло дальше. Гримнир ушел под эту взбитую духами пену, из которой, как из сита, сочилась кровь; не прошло и половины удара сердца, как вода в заливе Гьёлль стала неподвижной, как ледяная глыба, — словно кто-то наслал холодный ветер, чтобы погасить гнев сьйоветтиров. Гримнир ушел в воду мертвым; когда он снова вынырнул, невероятно быстро, он ревел, как какой-нибудь легендарный зверь… и на нем не было ни царапины.

— Берегись! — предупредил чей-то голос. Застигнутая врасплох, Скади развернулась, как раз в тот момент, когда окровавленный каунар, пошатываясь, поднялся на ноги позади нее, отмахиваясь от тел мертвецов, которые спрятали его. Он нацелил на нее сломанное копье. Однако Скади задвигалась прежде, чем он успел сделать выпад. Она отскочила назад, ударив костяным концом своего лука. Она попала каунару по глазам. Он с криком повалился набок, его правый глаз лопнул, как перезрелая слива. Прежде чем он успел опомниться, Скади ударила его подбитым гвоздями сапогом по яйцам. Он согнулся пополам, его вырвало; с почти небрежным апломбом Скади вонзила кинжал между бугорками на его позвоночнике и перерезала спинной мозг.

Каунар упал как мешок.

Она посмотрела на своего благодетеля. Возглавляя дюжину бойцов резерва, Гиф шагал по вонючему ковру из разрубленной плоти и разорванных внутренностей. «Этот почти прикончил тебя, маленькая крыса», — сказал он вместо приветствия.

— Почти. — Она оглянулась через плечо на Гримнира, который вызывающе ревел, глядя на тающий урожай Манаварга. — Ты видел?

— Что я видел? — Гиф оглядел павших. Большинство из них погибли от руки Гримнира, у них были раскроены головы и раздроблены грудные