Гримус - Ахмед Салман Рушди

Если «Дом взрастающего сына» был самым высоким зданием в К., то резиденция Черкасовых, которая находилась в стороне от центра города, занимала более всего места. Вокруг дома был прекрасный и обширный сад. По сути дела, они постарались сделать этот дом с садом как можно более похожим на свою старую дачу; но, поскольку семья графа была невелика и много комнат пустовало, им пришлось делить дом с неким П. С. Мунши, о ком ходила шутка, что он был запоздалой мыслью своих родителей – своеобразным постскриптумом, отсюда и инициалы. П. С. Мунши был городским квартирмейстером, а непрекращающаяся вражда между ним и графом Черкасовым была одним из городских чудес и увеселений. «По счастливой иронии судьбы, – сказал как-то мистер О'Тул в минуту трезвого просветления, – в гнездо аристократии в нашем поселении проникла столь могущественная гадюка уравниловки».

П. С. Мунши спал с томом Маркса под подушкой. Это было очень неудобно, но он делал так в знак уважения. Спал он и в тот момент, когда вселенная мигнула. Спал плохо.

А в соседнем доме спал еще один обладатель необычного имени, а именно Игнатий Квазимодо Грибб.

Свернув на дорогу Камня и приблизившись к «Эльбаресто», Эльфрида Грибб, моралистка до мозга костей, почувствовала легкий приступ тошноты. Эльфрида выносила его не больше, чем притон мадам Иокасты; и если у нее и была какая-то претензия к мужу, сейчас спящему, так это та, что в его всеобъемлющей любови к городу, который он сделал своим домом, не находилось места для осуждения этих двух обителей порока.

Итак, перед дверями «Эльбаресто» оказался весьма разношерстный квартет… Вергилий Джонс, в нерешительности ссутулившийся за спиной у Взлетающего Орла, который всматривался в туман; человек по имени Камень, продолжающий влачиться по булыжникам; и бледная женщина верхом на послушной ослице.

Глаза Эльфриды встретились с глазами Взлетающего Орла. У нее перехватило дыхание.

Провал во времени.

XXXIII

Надолго ли может застыть бытие? Время пошло – как показалось тем, кто это испытал, – еще не успев даже толком остановиться, и все же на миг оно замерло. Эльфрида вздрогнула, словно от холода. Она принялась думать об Игнатии, удерживая его образ перед своим внутренним взором, пытаясь представить его лицо настолько реальным, чтобы за него можно было ухватиться. В то же самое время Иокаста и Мидия продолжали практиковаться с непривычной свирепостью; в «Эльбаресто» Фланн О'Тул поставил на место стол, который собирался швырнуть, и ушел за стойку бара, где на него молча уставилась его смущенная овчарка.

– Вергилий? – вопросительно подал голос Взлетающий Орел; в ответ Вергилий Джонс непонимающе потряс головой.

– Какой-то провал, – сказал он. – Наверно, от усталости.

– Но мы оба почувствовали это, – возразил Взлетающий Орел. – Одновременно.

Вергилий снова покачал головой.

– Не знаю.

Его голос неприятно резанул Взлетающего Орла по истерзанным нервам.

– Тогда давайте войдем, – предложил Взлетающий Орел. – Возможно, там мы сумеем устроиться на ночлег.

Эльфриде послышалось имя Вергилия. Этого не может быть, подумала она. Неужели мистер Джонс вернулся? Но одна из фигур в освещенном проеме двери определенно напоминала Вергилия Джонса. Второй человек… спутник возможного Джонса… тот, что смотрел на нее из тумана… его лицо… нет, это была просто игра ее воображения. Это был незнакомец. Его перо это доказывало. Это был незнакомец.

Ясно одно, подвела итог Эльфрида. Надежда наконец заснуть, недавно затеплившаяся в ней, теперь растаяла без следа. Возможно, остаток ночи было лучше использовать для того, чтобы найти разгадку этой тайны.

Взлетающий Орел и Вергилий Джонс скрылись за дверью «Эльбаресто».

Эльфрида слезла с ослицы, плотнее закуталась в шаль и прокралась к стене дома, замерев между окном и дверью.

Миссис Грибб готовилась первый раз в жизни подслушивать.

XXXIV

Они медленно двинулись через длинную узкую комнату, и вокруг постепенно воцарялась тишина. Словно от их тел исходила невидимая парализующая субстанция, от которой все движения гасли в зародыше, а на губах умирали слова. Эта субстанция обладала, очевидно, и магнитным свойством, поскольку люди, словно в оцепенении, могли лишь следить за двумя идущими мужчинами. Тишина под сводами «Эльбаресто» была почти неведома; явление Вергилия и Взлетающего Орла странным образом изменило атмосферу, в которой завсегдатаи привыкли находиться. Потрясенный Взлетающий Орел одновременно ощутил присутствие чего-то еще более скользкого, еще более опасного и менее предсказуемого: вроде чувства тюремщика, внезапно обнаружившего добровольное возвращение в темницу беглых заключенных, или переживаний льва, столкнувшегося с христианином-самоубийцей. Как ни странно, объектом этих эмоций были они оба с Вергилием. Не в первый и не в последний раз Взлетающий Орел задумался о тайном прошлом своего проводника. Еще сильнее Взлетающего Орла потрясло то, что в направленных на него взглядах он читал нечто похожее на узнавание. Но потом он обнаружил – почти с разочарованием, – что полностью выпал из центра внимания. Как будто его вообще не должно было быть здесь и все присутствующие желали, чтобы его здесь не было.

Как только эти люди узнают меня лучше, утешил он себя, они станут более дружелюбными. Среди висящей в «Эльбаресто» мертвенной тишины такая мысль была, вероятно, излишне оптимистичной.

Говор и шум вернулись в собрание так же внезапно, как покинули его; в тот же миг все до единого лица отвернулись от новоприбывших. Это был тревожный поворот: завсегдатаи возобновили застольные беседы, словно мистера Джонса и Взлетающего Орла вообще не существовало.

Хантер с отчаянным интересом повернулся к Одноколейному Пекенпо.

– Расскажи что-нибудь, – чересчур горячо попросил он своего товарища, – о секретах твоего охотничьего искусства.

Пекенпо моментально разразился громогласным повествованием о том, как ставить капканы, выслеживать добычу, стрелять и выживать в дикой природе. Все признаки скуки исчезли с лица Два Раза, сменившись внезапно пробудившейся страстью к охоте. Да и сам Одноколейный прежде редко бывал так увлечен своими историями – он говорил с таким жаром, словно от этого зависела его жизнь.

Тем временем Фланну О'Тулу стало совсем худо. Крепко зажмурив глаза, он склонился над стойкой бара и, барабаня по ней кулаками, твердил:

– Святая Мария Матерь Божья, клянусь, никогда больше не буду пить. Святая Мария Матерь Божья, клянусь, никогда больше…

Внезапно он замолчал и скрылся под стойкой, где его начало рвать в специально приготовленное ведро.

– Матерь Мария… – стонал он.

В тот же самый миг овчарка мистера О'Тула сделала нечто неожиданное. Ужом проскользнув мимо блюющего хозяина и юркнув под стойку, она, виляя хвостом, бросилась к Вергилию Джонсу и принялась его облизывать – в общем, дарить мужчине