Гримус - Ахмед Салман Рушди

– Да, – неуверенно согласился Взлетающий Орел. – Но я не уверен, что ваша одежда окажется мне впору… – Он замолчал, а гном яростно замахал на него ручками.

– Не моя, не моя, не моя, – тараторил он. – Благодарите отзывчивого графа Черкасова. Акт добрососедства, так сказать. И хороший знак к тому же. Вам придется обратиться к графу с официальным прошением, и если вы сделаете это в его собственной одежде, в этом ведь не будет ничего дурного, а?

Прищурив один фиолетовый глаз, гном ткнул Взлетающего Орла острым локотком в ребра.

– Наверное, – торопливо откликнулся Взлетающий Орел.

В комнату вошла Эльфрида Грибб. Бессонная ночь не в силах была причинить ей вред; напротив, стены родного дома и мягкий дневной свет только подчеркивали ее неземное очарование.

– Вы должны простить моего мужа, – сказала она. – Он так рад вашему появлению здесь, что, боюсь, от восторга слегка перевозбудился. Вам с ним о многом нужно переговорить. Если я вдруг понадоблюсь – я буду тихонько возиться по дому.

Эльфрида нагнулась над мужем, поцеловала его в купол лысой головы (вернее, головы, навсегда застывшей в процессе линьки) и вышла из комнаты.

«Вот где начинается новая жизнь», – думал Взлетающий Орел, принимая ванну. Остаток ночи он провел под роскошным бельем на пуховой перине. Он обязан воспользоваться подвернувшейся удачей. Одно было несомненно: чета Гриббов жила гораздо лучше первых его благодетелей – Вергилия Джонса и Долорес О'Тул.

Первая вода ушла в слив совершенно черной. Он был ужасно грязен. Его волосы напоминали буйные нехоженые заросли. Взлетающий Орел решил вымыться повторно; на этот раз вода была холодной, но это не имело значения. Цвет воды опять сменился с прозрачного на черный. Только после третьего омовения он наконец признал себя чистым. Когда он появился из ванной, Игнатий Грибб уже поджидал его, разложив на кровати несколько комплектов одежды. Взлетающий Орел выбрал скромный темный костюм и галстук – сидели они на нем вполне сносно. От шляпы он отказался.

– Надеюсь, я потратил не слишком много воды? – вежливо осведомился он.

– Ерунда, ерунда, – отозвался Грибб. – У нас на крыше вместительная цистерна. Теперь пойдемте со мной, покажите себя Эльфриде во всем блеске. Она будет сражена.

Из спальни они прошли в идеально убранную комнату. Эльфрида лежала в шезлонге с вышивкой на коленях. При виде вошедших она села и захлопала в ладоши.

– Боже мой, – воскликнула она, – вот теперь мы видим ваш естественный цвет, мистер Орел.

– Благодаря вам, мадам, – поклонился он в ответ.

Она позволила чуточке румянца разлиться по своим щечкам.

– А теперь ступайте оба, – заявила она. – Я ужасно занята.

Рядом с Эльфридой стоял старый, почти антикварный заводной граммофон; протянув руку, она опустила иглу на пластинку. Зазвучала музыка. Музыка, которой Взлетающий Орел не слышал вот уже несколько веков. Флейты и скрипки: интерлюдия почти забытого покоя. Взлетающий Орел проглотил подкативший к горлу комок.

– Тогда в мой кабинет, мистер Орел, – сказал Игнатий Грибб. – Я предложу вам капельку выпить – что скажете?

С трудом оторвав взгляд от чудесной картины, Взлетающий Орел проследовал за маленьким, шустрым и сморщенным человечком в глубь дома.

– Уверен, мистер Орел, что вы немало повидали на своем веку, – объявил Игнатий Грибб. – Это чувствуется в каждом вашем движении.

– Ваш дом постоянно напоминает мне о старых временах, – ответил Взлетающий Орел. – О самых приятных моментах. Этот херес, например. Я не пил хереса, наверное, лет сто.

– Ко всем прочим своим достоинствам Эльфрида еще и весьма благоразумна, – заметил на это Грибб. – Когда мы решили предпринять путешествие на остров Каф, она настояла на том, чтобы взять с собой все без исключения мелочи цивилизованного обихода. Таким образом, замечу вам, у нас оказался здесь небольшой погребок, которым мы пользуемся в таких редких случаях, как этот. В основном мы пьем местное вино. Оно, конечно, довольно легкое, но и хорошо, что не жирное.

Взлетающий Орел едва сдержал смешок – мистер Грибб был очень доволен своим критическим замечанием.

– Так вот что я хотел вам сказать, – продолжил тем временем Грибб, – я научился определять масштаб и характер жизненного опыта человека по его глазам. У человека, битого жизнью, узкие глаза; его противоположность, герой-победитель, смотрит горделиво, широко открытыми глазами. Я рад, мистер Орел, что ваши глаза так широко открыты. Это значит, что мы с вами можем подружиться.

Взлетающий Орел смущенно пробормотал слова благодарности. Для себя же он решил, что этот человек глуп и к тому же склонен к догматизму; но в ответ на столь щедрое гостеприимство следовало проявлять терпимость.

Мистер Грибб был готов пуститься в пространные рассуждения на любую тему и потому с восторгом принял вопрос Взлетающего Орла:

– К какой философской школе вы принадлежите?

– Когда-то давно, – начал Грибб, – я увлекся таким понятием, как память рода, то есть сгустками высококонцентрированного знания, которые передаются из поколения в поколение, постоянно чем-то обогащаясь и что-то теряя. Мне пришло в голову, что источник-материал этих форм знания должен быть самой сутью философии. Другими словами, сэр, я достиг высшей гармонии: сочетания наиболее глубоких, проверенных временем мыслей человечества и ритмических рисунков, придающих этим мыслям связность и, что самое главное, популярность. Я возвращаю людям их интеллект.

– Я не совсем… – начал было Взлетающий Орел.

– Неужели вы не понимаете, мой дорогой друг? Ритм, структура, стиль: все это можно найти в сказках, в старинных преданиях, но самое главное… (он театральным жестом взмахнул рукой и взял со своего письменного стола рукопись) – в клише!

«Боже мой!» – пронеслось в голове у Взлетающего Орла.

– Вот это, – провозгласил Грибб, тыча пальцем в страницы, – главнейший мой труд. Философия универсальных цитат. Цитаты на любой случай, которые делают жизнь одновременно осмысленной и выносимой. Рамка фраз, в границах которых можно жить, фраз, насыщенных поистине всеобщим смыслом. Вот послушайте – моя первая и, быть может, самая совершенная и универсальная цитата из всех:

Пески времени текут к новому Истоку.

– Потрясающе, – сказал Взлетающий Орел.

– Правда, правда? Да, да, да: вы только вдумайтесь. Пожилая тетушка на свадьбе подыскивает слова, пронизанные идеей перспективы. Она может использовать эту фразу, и празднество тотчас приобретет новый, углубленный смысл. Та же тетушка готовит на кухне ужасное блюдо; она произносит ту же фразу – с оттенком стоицизма, – и тем самым два разъединенных события немедленно увязываются в одно. Таким вот образом универсальная цитата позволяет нам лучше ощутить неразрывность жизни. Мы видим, чем именно свадьба похожа на необходимость готовить еду заново. Цитата подсвечивает оба этих события.