Гримус - Ахмед Салман Рушди

На высокую гору Каф?

Она всех собьет с пути,

Обратит любой посох в прах.

Твою песню она прекратит,

Твой смех превратится в страх.

О, не стремись ты взойти

На высокую гору Каф.

Но у всех она лежит на пути.

Проснувшись, мужчина просит дать ему прибежище; а поскольку бордель и есть прибежище, в просьбе ему не отказывают. Ему приносят пищу и чистую одежду.

– Твой тезка Чанакья, – прошептала Вергилию Камала Сутра, – мог положить одну руку на жаровню с углями, а другую – на прохладную грудь молодой девушки и не почувствовать ни боли от ожога, ни наслаждения нежной плотью. Ты способен чувствовать и то и другое – благо это или несчастье, решать тебе. И теперь, когда ты познал огонь сполна, позволь женщине излечить тебя.

Она легла рядом с ним; из ее горла начал исходить глухой клекот. Потом она подняла руки к глазам, чтобы закрыть их, и так и оставила ладони с растопыренными пальцами у уголков своих миндалевидных глаз. Вергилий по-прежнему не шевелился, тогда она взяла его руку и положила себе на грудь. Постепенно его рука ожила.

– Утешься, – сказала она.

И он утешился.

– Если не отрываясь всматриваться в черный кружок в центре белого листа бумаги, – сказала Ли Кок Фук, – то кружок либо исчезнет, либо примется расти, пока не станет казаться, что он занимает весь лист. В древнем символе инь и ян в доле инь содержится пятнышко ян, а в доле ян – пятнышко инь, что символизирует присутствие в каждой половине зерна ее противоположности. Если всматриваться в точку, то постепенно она разрастется в облако; тогда в твоем разуме нарушится равновесие и наступит опустошенность, от которой ты сейчас страдаешь. Я помогу тебе отвести глаза от этого облака; любовные ласки, возможно, восстановят гармонию.

Она обвилась вокруг Вергилия наподобие змеи, обхватила его руками и ногами так, что он потерял всякую способность двигаться; ему ничего не оставалось, кроме как ответить взаимностью.

Следующей ночью Флоренс Найтингейл снова пела ему колыбельную, и Мидия снова безмолвно стояла за ними, а мадам Иокаста возлежала у их ног. Песня Флоренс, легкая и успокаивающая, напоминала журчание воды, чистой и свежей воды в быстром ручье. Вергилий спал уже лучше.

– Есть люди, чье проклятие в том, что они отличаются от остальных, – говорила Ли Кок Фук. – Оказавшись среди мыслителей, они отмечают лишь недостаток практичности; а оказавшись среди людей действия, скорбят об отсутствии мысли. Когда они сталкиваются с одной крайностью, их тянет к другой. Такие люди обычно одиноки, большинство недолюбливает их, да и сами они не способны заводить друзей, ведь дружба подразумевает принятие чужого образа мыслей. Но, быть может, одиночество – это не такое уж и проклятье, ибо мудрость редко отыщешь в толпе. Бывают, однако, времена, – заключила она, растекаясь вокруг Вергилия, – когда даже такие люди не совсем одиноки.

Мадам Иокаста подняла заслонку смотрового глазка. Камала Сутра показывала Вергилию Джонсу позу из тантрической йоги. Он сидел обнаженный на ее кровати в позе лотоса; сама же индианка располагалась лицом к Вергилию у него на коленях и обвивала ногами его талию. Их глаза были закрыты, половые органы соединены. Иокаста удовлетворенно кивнула.

Вергилий Джонс мирно лежал в постели Флоренс Найтингейл. На ночном столике блестел бронзовый кувшин с вином. Иокаста, Мидия, Камала и Ли полукругом стояли перед двумя лежащими людьми.

– Добро пожаловать домой, Вергилий, – сказала мадам Иокаста.

– Предлагаю тост, – объявил Вергилий, – за «Дом взрастающего сына» и обитающих в нем ангелов милосердия.

– А мы пьем за исцеление твоих душевных ран, – ответила Иокаста.

Вергилий осушил бокал до дна. Флоренс тут же наполнила его снова.

– Мне что-нибудь сыграть, мадам Иокаста? – спросила она.

– Это было бы чудесно! – сказал Вергилий. – Сыграй нам и спой.

Флоренс взяла свою лютню и начала петь. Глядя на нее, Вергилий вспомнил строки из старой поэмы:

Стройно-звучные напевы

Раз услышал я во сне,

Абиссинской нежной девы,

Певшей в ясной тишине…

Он смотрел, как чернокожая Флоренс поет, и вскоре забыл все прочие песни и стихи:

О, когда б я вспомнил взоры

Девы, певшей мне во сне

О Горе святой Аборы…[4]

Так они лежали в кровати вдвоем – могильщик с античным именем и шлюха с античным профилем.

– После предательства Взлетающего Орла я очень сильно страдал, – сказал Вергилий. – Но теперь мне уже все равно.

– Ты должен остаться здесь, Вергилий, – ответила ему Иокаста. – Будешь жить с нами и присматривать за нами. Хватит тебе бродить вверх и вниз по склонам этой проклятой горы, ты сделал более чем достаточно. Никто не должен взваливать на себя вину целого острова. Пора тебе отдохнуть. Пускай твой Взлетающий Орел отправляется дальше один, если ему нужно; ты сделал для него все, что мог.

– Или все, что хотел, – сказал Вергилий. – Сейчас он думает только о том, как бы здесь поселиться. Поселиться в К.! Кто знает, возможно, все так и должно было закончиться – ничего больше не поделаешь, он нашел свое место. Просто я думал…

Вергилий внезапно смолк.

– Ты думал, что в его силах сделать то, чего не смог ты? – продолжила за него Иокаста. Вергилий ничего не ответил.

– Желание мести – это не самое достойное чувство, – мягко сказала Иокаста. – И ты и я, мы оба хорошо знаем, что Гримус сейчас недоступен. Ни для кого.

Вергилий пожал плечами.

– Может, и так. Но вероятнее, что нет…

– Что такого есть в Лив, – горько спросила Иокаста, – что обрекает мужчин на подобную муку? Ты бы никогда не возненавидел Гримуса, если бы не Лив.

– Вероятно, нет, – ответил Вергилий.

– Лив, – бросила Иокаста, словно сплюнула. – Ты должен забыть ее, Вергилий. Ее, Гримуса и Взлетающего Орла. Я не могу лечь в постель с твоими призраками.

Вергилий рассмеялся.

– Ты терпеливая женщина, Иокаста, – сказал он. – Налей мне еще вина – в нем есть прощение и забытье. Я рад буду остаться с вами.

– Иокаста?

Она пошевелилась во сне.

– Иокаста, послушай…

Вергилий напряженно сидел в постели. Сквозь полутьму он мог разглядеть свое отражение в зеркале на дальней стене.

Иокаста приподнялась на локте.

– Ну что ты придумал на этот раз? – спросила она. Последние несколько ночей подобное повторялось регулярно; Вергилия вдруг резко будили его сны. «Исцеление подсознания требует больше всего времени», – извинялся он в таких