Гримус - Ахмед Салман Рушди

утомленный своими обязанностями, желает умереть. Бог просит Ангела смерти поглотить его, и, разумеется, Ангел не может ему отказать. Ангел поглощает Бога, и Бог умирает; но Ангелу это дается непросто – его сердце разрывается от усилия. Кончилось все очень грустно: он понимает, что Смерть умереть не может, поскольку нет никого, кто смог бы поглотить ее. Не кажется ли вам, что это очень изящный и красивый рассказ?

Воцарилась тишина. Потом Игнатий Грибб сказал:

– Дорогая Ирина, для такой прекрасной наружности у вас слишком мрачный ум.

Но Эльфриду рассказ, кажется, заставил задуматься. Взлетающий Орел, завороженный двумя странными бледными женщинами, даже забыл о звонкой инвективе, доносящейся из соседней комнаты.

– Мне не понравился рассказ, – вдруг подала голос Эльфрида. – Он слишком красивый, слишком ясный. Я вообще не люблю такие цельные истории. Рассказы должны быть как жизнь, иметь размытые края, состоять из незавершенностей, показывать судьбы, соположенные случайным образом, а не благодаря какому-то грандиозному замыслу. Жизнь по преимуществу бессмысленна – потому мне всегда кажется, что рассказы, в которых каждый элемент имеет значение, – это искажение действительности. А от искажения действительности посредством литературы недалеко до преступления, поскольку тем самым писатель может исказить и чье-то понимание жизни. Как ужасно видеть смысл или подтекст во всем, что тебя окружает, во всем, что ты делаешь, во всем, что с тобой случается!

Эльфрида замолчала, слегка смущенная своей речью, которая, по сути дела, напрямую противоречила ясности ее жизни. С лукавой улыбкой Ирина сказала ей:

– Дорогая, ты приняла эту историю слишком всерьез. В конце концов, это всего лишь рассказ. А рассказы, по моему мнению, – это довольно-таки неважные вещи. А коли так, то почему они не могут, нашего невинного удовольствия ради, быть изящно сложенными? Я всегда предпочту оформленность люмпенскому лицу жизни. А что вы скажете, мистер Орел?

– Я не стал бы утверждать так уверенно, – ответил Взлетающий Орел. – Все зависит от того, верите ли вы в то, что все малые круги мира неким образом соединены между собой, или нет.

– Нет, нет, нет, нет, нет, – запротестовал Грибб. – Вы совсем не так все поняли. Суть вот в чем: важность чего-либо всегда связана со значением. То есть со смыслом. Эльфрида, считающая рассказы весьма важным предметом, хочет, чтобы в них было меньше смысла, то есть чтобы они были не такими многозначительными. В то же самое время графиня, которая считает, что все это не особо важные вещи, ждет от них отточенности, считая, что авторы должны обработать люмпенское лицо жизни, вложить него смысл и придать ему важность. Таким образом, обе наши дамы противоречат сами себе. Все дело в семантике, если вы уловили мою мысль. Если рассказы имеют важность, они должны быть изящно сложенными. И наоборот.

Игнатий замолчал. Взлетающий Орел потерял нить его рассуждений еще где-то в самом их начале, и, как он подозревал, Ирина с Эльфридой тоже. Повернувшись, он обнаружил, что граф Черкасов и Мунши уже появились в дверях гостиной. Внешность Мунши поразила его – пронзительный голос вовсе не вязался с коренастой фигурой и густой бородой.

– Мистер Мунши зашел засвидетельствовать свое почтение, – объявил Черкасов. – Но он уже уходит.

– Я действительно зашел сказать, что ухожу, – подхватил Мунши, – но совсем не для того, чтобы свидетельствовать свое почтение. И уж точно не ему. – Мунши мотнул головой в сторону Игнатия Грибба. – Самодовольный лицемер – вот кто он такой. Это из-за ваших идей, мистер Грибб, мы находимся в состоянии рабства. А теперь я ухожу, – закончил он, повернулся на каблуках и действительно вышел вон.

– Вот так, – сказала Эльфрида.

– Что он имел в виду? – спросила Ирина. – Неужели он имел в виду, что Игнатий ошибается, отвергая мифы острова Каф?

– Я всегда считал, – подал голос Грибб, – что главный опиум для народа – это суеверия.

Взлетающий Орел продолжал рассматривать Ирину и Эльфриду. Обе, казалось, чувствовали себя не в своей тарелке. Черкасов утирал лоб еще лихорадочней, чем обычно.

– Не обращайте внимания на его слова, – торопливо произнес он. – У этого человека затуманен разум.

А Взлетающий Орел подумал так: «Если только суеверия не основываются на фактах. В таком случае их отрицание действительно может быть формой рабства».

За стеной снова начали бить в гонг.

Ирина Черкасова встала.

– Если все уже закончили с обедом, – произнесла она, – то, думаю, нам будем удобней в соседней комнате. Эльфрида?

Дамы удалились. Игнатий, граф Черкасов и Взлетающий Орел перешли в еще одну комнату, которая служила графу одновременно кабинетом и спальней. Опустевшую же гостиную по-прежнему наполняла какофония, производимая борцом за права угнетенных.

Взлетающий Орел раздумывал о том, как бы половчее представить свой основной интерес; присутствие Грибба должно было помочь превратить разговор на эту тему в простую формальность, тем более что граф, как догадывался Взлетающий Орел, предпочитал сводить свою деятельность к роли скрепляющей печати.

– Я думаю об этом, – объяснил Орел. – как о способе изучения истории острова Каф. Как вы понимаете, я очень долго жил без корней; и коль скоро я решил теперь пустить корни здесь, то для начала мне будет полезно как можно больше разузнать о городе, об острове и о горе.

– Конечно, конечно, – отвечал граф.

– Кроме того, – продолжил Взлетающий Орел, – я хорошо работаю руками. Чиню вещи, строю вещи. За время странствий можно многому научиться. Буду рад предложить в К. свои услуги любому, кто решит что-либо построить или отремонтировать. Таким образом я смогу быстрее узнать людей.

– Отлично, отлично, – отвечал Черкасов.

Граф удалился с Гриббом на короткое совещание в угол комнаты. В таких вопросах к его мнению прислушивались, хотя в остальном он стоял на социальной лестнице гораздо ниже русского аристократа.

– Мистер Орел, – сказал наконец граф, – я одобряю ваш выбор. Если Игнатий считает, что ваши изыскания никому не причинят вреда, я могу с ним только согласиться. Мы многим ему обязаны, знаете ли. Он помог нам основать здесь… терпимое… сообщество. И все благодаря его проницательному уму, развеявшему немало мифов.

– Благодарю вас обоих, – ответил Взлетающий Орел.

– Добро пожаловать в К., – объявил Александр Черкасов, протягивая большой палец.

«Вот я и дома», – подумал Взлетающий Орел.

Они отправились к дамам. Эльфрида бросилась к мужу с вопросом.

– Игнатий, я только что рассказывала Ирине о странном случае прошлой ночью. Ты не просыпался, ничего не чувствовал?

– О чем это ты, дорогая? – с вежливым терпением в голосе поинтересовался Игнатий.

– Ну как же… Все на миг застыло. Я словно перестала существовать.

– Какая нелепость, – ответил Грибб.

– Миссис Грибб совершенно права, – подал голос Взлетающий Орел, – это было похоже на