Темный охотник #11 - Андрей Розальев

Хм, язык он тоже подтянул. Когда я прошлый раз с ним по телефону разговаривал, он ещё коверкал слова. А сейчас говорил по-русски почти чисто, получше Ватанабэ даже, лишь небольшой акцент остался.

— Здравствуй, Мусасимару, — ровно таким же кивком ответил Дмитрий Михайлович, повернувшись в кресле навстречу своему «коллеге».

Как-то Мусасимару — называть его жирдяем теперь язык не поворачивался — очень уж спокойно себя ведёт… Какой-то подвох? Я ещё раз огляделся астральным зрением, охватив внутренним взором пространство не только телецентра, но и окрестности. Да, конечно, спецназ присутствовал — но на почтительном расстоянии. В здании — рядовая охрана, несколько «деток», но ничего такого, с чем я бы не справился. Включая самого императора. Может, он просто не отдаёт себе отчёт в том, насколько на самом деле я силён, и считает, что в случае чего легко со мной справится? Да ну, бред какой-то. Допустим он не понимает природы моей силы, но то, что здесь Голицын и его дочь — он же должен понимать? А Голицын в одиночку…

Нет, всё не то.

Похоже, он действительно не рассматривает силовой вариант развития событий. А может, даже специально оставил охрану подальше, чтобы ни у кого палец на спусковой крючок случайно не упал, мало ли кому что привидится.

И тут я ощутил лёгкое касание к своему разуму.

Вот оно что…

Но источник — не Мусасимару. Кто же ты, где же ты?

Я поддался, пропуская вражеского менталиста, а потом жёстко, одним ударом, вторгся в его душу. Тут не до сантиментов. Мало ли что он уже успел разведать? Совсем не факт, что в мою голову он полез к первому. Наоборот, я бы на его месте себя на закуску оставил.

Положим, до Ариэль бы он и не дотянулся — ту её татуировки охраняют. А вот оба Голицыны… мы же только что с военного совета, все планы наступления в самом верхнем слое оперативной памяти! Даже я смог бы считать, хотя менталист из меня, как из утюга ракета.

Так… так… так… что там у нас? Сидит в машине, напротив — какой-то офицер. Смог залезть и к Ане, и к Голицыну старшему в мозги, даже понял, что Страж — живой. С кем поделился? Не успел? И не успеешь…

Повинуясь моему приказу, менталист смял волю сидящего напротив офицера. Один приказ — и тот выстрелил в голову моему «подопечному».

Менталисты — товар штучный. Даже если у них их целый отряд, быстро они нового к операции не подключат. А предупреждён — значит вооружён. Хм, где-то у меня был мозгоклюй…

Покопавшись, я вытащил из Океана душ этого самого мозгоклюя. Астральная сущность, в обычном мире никак себя не проявляет, питается эманациями эмоций. И просто обожает людей и других разумных с ментальными способностями. Стоит им только раскинуть свои щупальца — тут-то к ним и приходит вежливый ослик, и начинает сношать мозг, превращая его в кашу.

«Появятся поблизости — сообщи!» — наказал я, одновременно вливая в сущность прорву энергии. Теперь менталистам не то что поблизости от телецентра — вообще в Токио появляться не стоит!

А Разумовскому — выговор с занесением в личное дело. Какого хрена у императора защитные артефакты под кожу не вшиты? Кто ещё из вышестоящих чинов под угрозой? Провал разведки, прозевавшей не то тридцать, не то пятьдесят лет подготовки — не менталистов ли работа?

Столько вопросов… Ничего, вернёмся — задам.

Впрочем, и я тоже хорош. Давно ведь уже Анютке печатями ментальную защиту мог прокачать.

А пока…

Я открыл глаза, возвращаясь в реальность, в которой и секунды, наверное, не прошло. Немного мутило, но терпимо.

ㅤ

— Мы всегда уважали соседей, — продолжил меж тем Голицын. — И всегда предпочитали открытый диалог. Именно поэтому я здесь. Чтобы обсудить будущее, которого мы можем лишиться.

Мусасимару едва заметно усмехнулся уголками губ.

— Будущее уже наступило, сосед. Но я готов послушать. О чём именно ты хотел поговорить?

— О здравом смысле. И о возможности исправить ошибку, пока она не стала фатальной.

— Ошибку? — Мусасимару приподнял бровь. — Ты называешь ошибкой стремление Японии к нормальной жизни?

— Я называю ошибкой войну, которая уничтожит всё, что мы строили на протяжении десятилетий, — терпеливо пояснил Голицын. — Давай будем реалистами. Ты смотришь на карту и видишь землю, которую хочешь перекрасить в свои цвета. Ты загнал на континент огромную армию. Но война — это не только доблесть. Это ещё и логистика. Ты захватил огромную территорию, но тебе её не удержать. Землю мы вернём, но погибнут миллионы людей, и наших, и ваших. Лучших воинов. Война обнулит всё. Все заводы, дороги, порты, которые японский бизнес строил на Дальнем Востоке десятилетиями. Всё сгорит в огне.

Всё время, пока Голицын говорил, Мусасимару слушал внимательно, не перебивая.

— Ты рассуждаешь как владелец корпорации, Дмитрий, — наконец произнёс он, покачав головой. — «Ресурсы», «активы», «инфраструктура»… Но Империя — это не бизнес.

Он кивнул на огромную карту на экране.

— Ты смотришь на карту и видишь цифры. А я смотрю и вижу несправедливость. Скажи, сколько твоих подданных живёт на Дальнем Востоке? Два миллиона? Три? На территории, способной прокормить сотни. А у меня сто пятьдесят миллионов человек ютятся на скалах, которые трясёт каждый год.

— Границы суверенных государств не переписываются исходя из плотности населения, — холодно заметил Голицын. — Это наша земля, наши недра.

— Ваши? — хмыкнул Мусасимару. — Вы, русские, как собака на сене. Сами не живёте и другим не даёте. Мы не отбираем у вас недра. Давай подпишем мирный договор, и дальше будем вести совместную добычу, как все последние десятилетия! Нам нужна земля, Дмитрий. Земля, на которой японский народ сможет расправить плечи.

— Кто вас гонит? — искренне удивился Голицын. — Границы открыты, с Японией у нас даже безвизовый режим! Приезжайте, покупайте землю, стройте дома, живите. Зачем для этого вторгаться с оружием? Разве за последние тридцать лет хоть кого-то не пустили? При том, что мы прекрасно понимали, что люди приехали селиться!

Мусасимару рассмеялся.

— «Селиться»? Один миллион переселенцев? Два? Конечно, вы не против рабочей силы. Русских-то в этот медвежий угол, как вы его называете, даже бесплатной землёй не заманишь! Но давай будем честны. Если бы завтра к тебе решило переехать пятьдесят миллионов японцев — ты бы назвал это мирным переселением? Нет. Ты бы назвал это