Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

- Нет-нет, друг, это я спасибо! Спасибо безгранично, — Симеон схватился за руку Чернововка и резво потряс. – Ты освободил меня, подарил новую жизнь! Я не потеряю его. Скажи, чем я еще могу помочь?

Характерники почесали макитры, посовещались и решили, что больше нечем. Новый Симеон стащил с себя все драгоценности, бросил пригоршней прямо на землю, и Савка принялся ими играть.

– Несчастный хлоп, – священник взглянул на изуродованную голову Павла. — Столько лет искать выход из этого лабиринта...

В одно мгновение с его осанки исчезла живость, глаза погасли, а голос заскрипел.

– Вот так похоже на предыдущего?

— До отвращения, — кивнул Ярема. – Разницы не заметят.

– Тебя доставить в карету? – спросил Северин.

— Должен спастись сам, со всеми сопутствующими нуждами, иначе вызову подозрения, — рассудительно отказал Симеон. — А подозрения и без того низвергнутся, поскольку воспроизвести полное тождество старому патриарху я не смогу... Спишу на потрясение после ужасного нападения.

— Придумай только, как спасся от кровавых оборотней, — посоветовал Яровой.

– Бог вступился! – Симеон перекрестился. — По дороге что-то придумаю.

- Я так и не узнал твоего настоящего имени, - сказал Чернововк.

— Этого имени давно не существует, — пожал плечами старик. – Теперь я – Симеон. Идите с моим благословением, сероманцы. В добрый путь.

И он исчез между деревьями в указанном направлении — изорванный, грязный, избитый — неизвестное существо в человеческом теле. Савка последовал следом, но Игнат его прервал. Характерники ждали, пока звуки неловких шагов не утихли между тихим скрежетом сосен.

— Что это чертовски было? – спросил Эней.

– Симеон, – захлопал в ладони Савка. – Симеон!

— По дороге расскажу.

— По дороге в Буду?

Северин кивнул.

– Но сначала заберем Катрю с Олей.

*** 

Во снах он мчался среди великанов, закованных в доспехи седой от лишаев коры. Высокие переплетенные ветви заслоняют небо до самого ноября, поэтому даже солнечным летним днем здесь клубится холодный мрак, а влажную землю окутывают слои прелых листьев и ковер мха — такой рыхлый, что бег нескольких десятков лап превращается в еле слышный шорох.

Во снах он мчался по необъятным угодьям, где не ступала нога человека, трапезничал тушами кабанов, вымазывая белый мех кровавыми потеками, а затем, по странному зову, мчался к границе, и, замерши среди чащи, созерцал за покрытой гонтой деревянной мастерской. на причудливые произведения; наблюдал часами, издали не катился призывный вой.

В снах жизнь была простой. Он знал свое место среди стаи.

Воспоминания прежней жизни умирали с брошенным сновидением, приходила болезненная неопределенность — и упрямые вопросы снова грызли сердце. Кто он? Куда следует? В мире людей, предательском и обманчивом, многообразном и многословном, Максим искал собственной тропы среди множества окольных путей.

Слово! Сколькими разными словами он мог теперь использовать! Собирал их, как скряга копит монеты, запоминал каждую новинку и изучал оттенки ее смыслов. Никакое рычание не равняется сложностям человеческого языка!

– Хочу взяться за иностранные языки, – признался Максим. – Это сложно?

Северин несколько секунд смотрел под копыта коня, а потом встрепенулся.

— Учи языки, как родные, говорил мне учитель... Он тоже носил шляпу, — ответил, явно находясь мыслями в другом месте.

- Да, а еще он подстрелил меня, - указательным пальцем Вдовиченко подбил кресла соломенной шляпы, к которой привык. — С какого языка советуешь начать? Я думал о польском или крымском.

Он мог стать странствующим толкователем: непрестанно путешествовать по странам, жить переводами, знакомиться с новыми людьми и словами, открывать далекие земли, строить мостики взаимопонимания между разными народами... Разве не прекрасная мечта?

– Слушай, а какой сегодня день? - отозвался Северин.

Спрашивал уже третий раз, но Максим терпеливо напомнил.

— Расскажи-ка, как велось Оле с Катрей.

Впервые он рассказал Северину о семье сразу после встречи неподалеку от имения Симеона, второй раз повторил во время подготовки к нападению, — и вот, опять.

Чернововк путался во времени, забывал происходящее и, казалось, терял слова. Одержимый убийством Темуджина характерник, несколько месяцев назад выведший его из леса и обучавший жизни с невыносимым превосходством, исчез. Новый Северин — растерянный, задумчивый молчун — не нравился Максиму.

Иногда он без всякого предупреждения пускал коня чвалом, и ватаге приходилось гнать следом, пока Ярема не хватал вожжи Северинового коня и унимал его бег.

— Братик, — ласково говорил шляхтич. — Даже если твои девушки успеют покинуть хутор, мы догоним их по дороге в Чортков.

– Ты прав, – Северин повиновался без сопротивления. — Что-то сердце у меня не на месте… Но ты прав.

И через несколько часов все повторялось снова. Вдовиченко ненавидел чвал: каждый раз сжимал вожжи, до боли охватывал бедрами насест, чуть ли не зубами хватался за лошадиную гриву — казалось, что на очередном прыжке полетит в баюру. А ветер путал волосы и постоянно сбивал шляпу с головы.

Последние газеты, которые Максим тщательно читал, славили победу полковника Ничеги — сечевики отбросили ордынцев от Запорожья, чем нанесли второе сокрушительное поражение ненавистным завоевателям.

— Борислав времени не теряет. А я все пропустил, — вздохнул Ярема разочарованно. — По крайней мере, за Киев подрался.

— Не надоело тебе воевать, светлейший? – спросил Игнат.

– А я больше ничего не умею, – ответил шляхтич.

Пошутил или нет? Юмор для Максима был плохо изученными территориями. Некоторые навыки требуют продолжительной жизни среди людей.

– Хочу книгу с белой обложкой, – заявил Савка неожиданно.

- Есть только газета, - протянул Вдовиченко, но Павлин задрал подбородок и скрестил руки на груди в показательном отказе.

Репортеры считали Запорожскую победу поворотным моментом войны и предсказывали, что силы гетманата сдвинут на восток, освобождая родные земли, а изумрудные войска, упавшие духом после убийства больше не бессмертного Темуджина, будут отступать, пока их руководители не найдут согласия относительно нового лидера.

Подъем чувствовался повсюду. Война отвлекла своего отвратительного писка и перекатилась за Днепр; люди, освобожденные от оков страха перед завтрашним днем, устраивали быт, который недавно готовились покинуть. Трудность никуда не делась, но без сомнительной предосторожности перед будущим вызывала скорее зубоскальство. Увеличилось смеха и песен, празднований и вечерниц. Даже сердюки осмелели — начали охоту на группы обнаглевших мародеров, появляясь на тех дорогах, где даже до войны не бывали.

Один из таких патрулей в синих униформах остановил характерную ватагу.

— Кем будете, господа? - спросил старшина, пока другие за его спиной держали руки на