Деньги не пахнут 7 - Константин Владимирович Ежов

То самое лечение, сродни игре "русская рулетка": выбор одного из десяти предполагаемых иммунных путей, участвующих в развитии болезни Каслмана.

Но в его взгляде мелькала тревога, густая, как тень позднего вечера.

– Методы, представленные здесь, – чистая теория. Рапамицин у некоторых пациентов давал положительные результаты, но остальные способы…, – он покачал головой, и ткань халата тихо шуршнула, подчёркивая паузу. – Их никто никогда не пробовал.

Перед всеми раскидывалась территория неизведанная, как белое пятно на старой карте. Ни случаев, ни статистики, ни чьего-то опыта – только догадки и холодный риск.

– Это ничем не отличается от русской рулетки. И если мы решимся, первым, кто нажмёт на курок, станет Дилан.

Он сказал это сухо, но в голосе просквозил едва уловимый надлом. Врач понимал необходимость поиска новых решений, но это вовсе не значило, что он готов их поддержать.

– Разумеется, кто-то должен сделать первый шаг. Но должен ли это быть именно Дилан?.. Пока предлагаю заняться контролем симптомов и понаблюдать.

Его слова утонули в тихих рыданиях семьи Дилана. Воздух наполнился дрожью – словно от тонких стеклянных колокольчиков, звенящих в груди у каждого присутствующего.

– Недостаток доказательств ещё не значит, что мы идём вслепую, – прозвучало твёрдо, почти негромко, но в тоне звенела уверенность, как металлическая струна. – Будут задействованы все доступные ресурсы, чтобы выбрать лучший из возможных вариантов.

– Но откуда уверенность, что это действительно лучший вариант? – резко вмешался кто-то из врачей, голосом, в котором слышалась усталость от постоянной борьбы с неопределённостью.

Ответ последовал жёстче, почти с холодным блеском:

– Диагностика больниц ограничена. Биотехнологические компании, в которые вложены средства, располагают технологиями куда более высокого уровня. Они будут подключены полностью.

– Но это всё равно лишь предположения.

– Любое медицинское решение – предположение. Всегда. Но разве лучше ждать, заведомо не леча, чем рискнуть, пусть и опасным, но с реальным шансом?

Лечащий врач поморщился, будто от слабой боли. Он знал: нынешние назначения – всего лишь временная заплата, тонкая и непрочная.

– Решение за семьёй пациента.

Тишина снова накрыла комнату, тяжёлая, как мокрый войлок, но её прорезал ясный, чистый голос:

– Нет. Это решение не должно принимать ни врачам, ни семье.

Говорила Рейчел.

Пока обсуждение превращалось в словесную схватку, она сидела рядом с Диланом, тихо и тщательно объясняя ему каждый нюанс, каждую опасность и каждую надежду.

– Решение принадлежит самому Дилану.

Медики замолчали. И не только они – даже воздух будто задержал дыхание.

Рейчел наклонилась к Дилану, её голос стал мягче, теплее, но чёткий как стекло. Она повторила всё ещё раз, медленно, без суеты. Пятнадцать долгих минут, заполненных шуршанием кислородной маски и мерным гудением аппаратов.

– Дилан, какой путь ты выбираешь?

Он не мог произнести ни слова – маска прижималась к лицу плотнее, чем хотелось бы. Но ответ был кристально ясен.

Лёгкая улыбка коснулась его губ. Его рука поднялась, чуть дрогнула, но сохранила уверенность. Большой и указательный палец вытянулись, складываясь в жест, который все узнали мгновенно.

Он медленно потянул невидимый курок.

– Бах.

Беззвучный выстрел разорвал комнату, громче реального.

– Похоже, решение принято.

Дилан выбрал риск. Выбрал нажать на курок.

***

Под потолком лабораторного блока дрожал тусклый свет, отражаясь от металлических стоек и оставляя на белых стенах холодные отблески. В воздухе ощущался терпкий запах спирта, смешанный с лёгкой горечью нагретой пластмассы от работающей аппаратуры. На столах мерцали экраны анализаторов, похожие на крошечные окна в переплетение иммунных механизмов.

Исследование упрямо сводило сложную сеть иммунных реакций всего к десяти подозрительным путям. Десять возможных сбойных цепей, среди которых скрывался источник болезни. Но какой именно механизм дрогнул первым – оставалось загадкой, тихой и коварной, будто затаившийся зверь.

Начальные госпитальные анализы позволили отсечь некоторые варианты. Лёгкое постукивание электронных клавиш, шелест бумажных распечаток, запах свежей краски на графиках – всё это сопровождало обсуждение врачей.

– По ELISA и маркёрам ангиогенеза, а также по результатам сосудистой визуализации, отклонений по VEGF-A не видно.

– Учитывая уровни рецептора IL-2 и CRP, синдром активации макрофагов тоже маловероятен. Показатели активации комплемента в норме.

Словно слои тумана, одни из путей рассеивались и исчезали. Но оставшаяся пятёрка механизмов – упрямая, сложная – продолжала тускло тлеть, как огоньки под золой.

Среди них оставались:

– истощение Т-клеток и нарушения в регуляторных механизмах,

– чрезмерная активность пути NF-kB,

– сбой в PI3K/AKT-сигнальной системе,

– проблемы в работе JAK–STAT,

– либо нарушения в TLR-сигналинге…

Больничных тестов стало недостаточно – они разбивались о предел возможностей, как волны о бетонный пирс.

Возникла необходимость идти дальше.

В этот момент в дело вступили деньги, связи, частные лаборатории. Их возможности были тоньше, точнее, почти ювелирны.

Обычная клиника могла лишь поверхностно изучить состояние Т-клеток, тогда как высокотехнологичные компании умели различать важнейшие маркёры истощения – PD-1, TIM-3, и другие, что обычно скрыты от стандартной диагностики. Аппараты, ещё не допущенные в массовую медицину, могли напрямую определять активность связывания NF-kB с ДНК, словно подглядывали за самой сутью иммунного сигнала.

Год 2015-й кипел биотехнологическим расцветом, и эксперименты, до которых больницы могли добраться лишь через годы, уже вовсю использовались в корпорациях: тонкая протеомика по сигнальным путям, фосфорилированные STAT-белки, анализы, нацеленные на специфические сегменты TLR-системы.

В адрес таких компаний отправлялись просьбы, усиленные внушительными суммами и именем Сергея Платонова. В условиях рынка, жадно ищущего крупные инвестиции, лаборатории открывали для него любые двери. В предложениях сквозил прямой намёк:

– Наш фонд видит высокий потенциал в вашей разработке. Рассматривается вложение не менее 200 миллионов долларов.

Имя Платонова, одного из самых заметных инвесторов в сфере медицины, действовало как пароль. Компании, мечтающие о капитале, мгновенно перестраивали расписание, сдвигали приоритеты, создавали исключения. Машины запускались раньше положенного, образцы шли в анализ без очередей, исследователи ночевали в лабораториях.

Так удавалось вырвать у времени драгоценные дни.

Но даже при таких усилиях срок ожидания неумолимо оставался прежним: от двух до четырёх недель. И за это время каждый день для Дилана был борьбой. Сильнейшие иммунодепрессанты удерживали болезнь на краю, как тяжёлый люк удерживает нарастающий жар подземного кратера. Внутри него продолжала тикающая мина, и вся надежда держалась на его воле.

Десять долгих дней. Десять ночей, пахнущих лекарствами, металлическим холодом кислородной маски и усталостью