Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

– Да кстати, Кейш, выглядишь просто сногсшибательно и чертовски сексуально.

Гляжу, змейку отпустило, успокоилась, улыбнулась, поправила одной рукой прическу.

– Что закажем, любимый?

– Сейчас посмотрим, – сказал я, беря в руки и открывая меню.

Мы всецело углубились в изучение выбора предложенных блюд. Названия блюд мне ничего не говорили, зато очень понятно говорил прейскурант, он не просто говорил, он кричал. Интересно, почему здесь так дорого? Они что, ингредиенты для блюд с Земли доставляют курьерской почтой? Но голод, как известно не ближайшая родственница, поэтому выбор надлежало сделать. Я предоставил право заказа «черной мамбе».

– Колокифокефтедес (котлетки из баклажанов), закуска саганаки (сыр фета в кляре), гаридас схарас (местные большущие креветки, запеченные на гриле), бутылочку хереса, и чтобы он был обязательно ледяной.

Кейша, когда делала заказ, наверняка представляла себя как минимум членом английской королевской семьи, если не самой королевой, во всяком случае так, с ее точки зрения, должна общаться царственная особа с чернью, с обычной простолюдинкой. Состроив презрительную гримасу на красивом породистом лице, она, видимо, очень хотела, чтобы ловили каждое ее слово, поэтому, будто делая одолжение, с трудом, словно выплевывала через губы из себя каждое слово, причем делала это тихо, вполголоса, заставляя бедную девушку-официантку изогнуться в три погибели перед ней, чтобы, не раздражая придирчивую клиентку, ничего не пропустить и услышать заказ. Я еще раз поразился, откуда у Кейши столько снобизма и стервозности.

– Кейш, я схожу сполосну руки.

Вход в мужскую и дамскую комнату предваряло закрытое полутемное фойе, в центре которого тоже находился небольшой журчащий фонтан с мраморной статуей девушки, неаккуратно опрокинувшей, а может, просто случайно выронившей из рук на камни кувшин, из которого лениво вытекала вода. Если в зале в центре фонтана я сразу же в статуе опознал Афродиту, то здесь, к моему великому стыду, я так и не смог выявить, кем является сия прелестница-растяпа без обмундирования – то ли в фойе было чересчур темно, то ли я не узнал чаровницу в гриме.

Выходя из джентельменской комнаты, я встал как вкопанный, еще до конца не понимая, что заставило меня так резко остановиться. Прислушиваясь к себе, включил моторику всех своих органов чувств, потянул носом и почувствовал тонкий, слегка уловимый, но очень знакомый аромат женских духов. «Что за черт? Я знаю этот запах. Стоп, это же те самые духи, которые я почуял тогда у Алены в кабинете». Я напрягся, в ушах раздался легкий шелест одежды подкрадывающегося сзади ко мне человека. Я не оборачиваясь сосредоточился, весь обратился в слух, готовясь действовать молниеносно. Мое тело стало подобно сжатой пружине. Человек, находящийся сзади, почти бесшумно подошел ко мне на расстояние вытянутой руки – и вдруг мое сердце от радости бешено заколотилось в груди как молот. До чертиков знакомый низкий голос насмешливо произнес слова пароля для моего связного с центром, который мне когда-то на Земле строго-настрого, крепко-накрепко наказал запомнить дядя Роланд:

– Мне, кажется, вы очень небрежны. Это ведь вы обронили?

Я резко обернулся. Вначале я увидел протянутую ко мне знакомую женскую ручку, на ладони которой лежала тяжелая зеленая пуговица с витиеватым серебряным узором. Я поднял глаза. Это невероятно! Такого просто не может быть… На меня из-под темно-медной челки, сверкая в полумраке фойе, как две загадочные звезды, иронично взирали янтарные глазищи.

– Эдита?! – заорал я радостно, не в силах справиться со своими эмоциями, хватая ее на руки и кружась с ней вокруг фонтана. – Боже! Как я рад тебя видеть.

Прижимая Эдиту к себе, я, ощущая ее сбитое, упругое тело, почему-то на секунду испытал острое желание, мне тут же стало стыдно. Я мысленно одернул себя: «Ты что, с ума сошел?! Это же Эдита – девчонка, которую ты знаешь с детства, твоя школьная подруга, вы с ней еще в песочнице игрались».

– Пусти! Пусти сейчас же! – взмолилась Эдита и заколотила меня по груди своими сильными ручками. – Задушишь, медведь ты этакий.

Я аккуратно поставил девушку на землю.

– Извини, просто безумно рад тебя видеть.

– Я тоже очень рада, – улыбаясь своей ослепительной, немного застенчивой улыбкой, сказала она, одновременно поправляя свой серый форменный мундир лейтенанта инженерных войск.

– Эдита, ты просто потрясающе выглядишь. И форма тебе очень подходит. Но как? Какими судьбами ты здесь? Как ты меня нашла? – я выпаливал вопрос за вопросом словно скорострельный пулемет.

– А ты ничего не забыл? – лукаво спросила она.

– Что?

– Что, что? Отзыв, вот что, – вздохнула она укоризненно, покачав своей хорошенькой головкой.

– Ах да. Извини, – я достал из кармана брюк такую же, как у Эдиты, массивную зеленую пуговицу, которую всегда носил с собой, и, показывая, что у меня есть, протянул ей: – Вы не правы, все свое я всегда ношу с собой.

– Вот так-то лучше, – настоятельным тоном строгой учительницы, отчитывающей своего нерадивого ученика-двоечника, сказала Эдита, не переставая при этом улыбаться. – Яр, давай так: все вопросы и ответы на них завтра, долго мы с тобой здесь торчать не можем, а то твоя спутница в виде медузы-горгоны разнервничается, сцену тебе устроит. Завтра в обед, в двенадцать ноль пять, на скамейке, в сквере возле штаба. Прийти сможешь?

– Думаю, что да.

– Вот будь добр, постарайся. Там спокойно и поговорим. А сейчас… – она встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку, после чего ладошкой стерла отпечатавшуюся темно-вишневую помаду с моей щеки (У, какой бородатый!), – …ступай к этой расфуфыренной шалаве, с которой ты сюда явился, а то ваш заказ уже, наверное, принесли. Вдруг она не дождется и с голодухи начнет лопать без тебя, и ее без того тесное платье, которое ей наверняка на несколько размеров меньше, чем надо, разойдется по швам. Неприятный конфуз может выйти. Все. Давай, до завтра, – сказала она, рукой легонько подталкивая меня в зал.

На душе было хорошо, как-то по-особенному тепло. На этой планете, находящейся очень далеко, на расстоянии много парсеков от Земли, и вряд ли числящейся хоть в каких-то в реестрах Господа Бога, теперь я не один, рядом со мной будет близкий человек. Я вернулся за столик не в силах сдержать счастливой улыбки. Кейша действительно, не дождавшись меня, уже ела котлетки колокифокефтедес, отложив вилку и нож, подозрительно уставилась на меня.

– Почему так долго? Закуски уже подали. И чему ты так рад?

– В туалет удачно сходил, – бодро, а главное правдиво, ответил я.

– Что за солдафонский юмор, – поморщилась Кейша. – Раньше за тобой не замечала.

– Ну извини, дорогая, конечно, я не так утонченно изыскан, как фон Ребендорф. Хотелось хоть как-то уколоть ее, сбить с нее всю эту спесь, ну или просто разругаться вдрызг на крайняк.

Кейша подняла одну бровь вверх и уставилась на меня несколько озадаченным взглядом, так обычно смотрит удав на кролика, который только что проявил несогласие, обвинил удава в определенной несдержанности при поедании мясо-молочных продуктов, потребовал свободу, счастливую долгую жизнь и наотрез отказался лезть в пасть оголодавшей рептилии. «Надо же, мой ужин сегодня капризничает и еще посмел рассуждать, – удивился удав. – У него есть собственное мнение. Кто бы мог подумать». Вот примерно также на меня сейчас смотрела Кейша. Схватив своими длинными, нервными пальцами массивный бокал за тонкую ножку, сделав солидный глоток вина, прошипела:

– Хочешь поругаться, миленький? Так у тебя это не получится, все, что я делала и делаю, это ради нашего с тобой будущего. Ешь лучше котлетки, здесь они очень недурны.

Это явно был приказ. Вечер закончился предсказуемо. У меня в квартире, на моей несчастной, не менее уставшей за последние сутки, чем я кровати, жалобно скрипящей и взывающей о пощаде, боящейся развалиться на части от мощного натиска необузданно активных фрикционных