Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

– Я не понимаю, о каком жировании идет речь, герр Штурмбаннфюрер, – попытался остановить поток обвинений генерал Баррети.

– О каких?! – взвился Даутенберг. – На контрольно-пропускном пункте на въезде в город нас встретил военный полицейский, он так разожрался, что уже в форму не влезает.

Первая жертва определена. «Хана толстопузому», – подумал я. Отправка на фронт ему обеспечена, а там стопроцентная героическая смерть, которую ему по-быстрому организуют либо олеронцы, либо свои же сослуживцы-звездпехи, которые люто ненавидят военную полицию, и есть за что.

– Все, что может командование корпуса, так это не считая казенных денег раскармливать солдат до невероятных размеров и слать победные релизы в Рейх, которые ни на йоту не соответствуют действительности, – разорялся Вилли Даутенберг. – Вот объясните, пожалуйста, герр генерал, почему до сих пор сепаратисты не разбиты.

Генерал что-то начал говорить в оправдание командования корпусом. Фон Даутенберг, недослушав невнятные объяснения, прервал его.

– Короче, герр Канцлер, крайне недоволен. Меня сюда направили для всесторонней проверки, и я вам обещаю, что в кратчайший срок найду виновных, и те ответят не только за головотяпство и разгильдяйство, трусость, так как есть мнение, что несостоятельность некоторых командиров как полководцев – это самое настоящее предательство интересов Рейха, и, несмотря на звания и старые заслуги, виновные будут выявлены и преданы военному трибуналу. Их будут судить по всей строгости закона Рейха. Завтра я начинаю. Ваша обязанность, герр генерал, обеспечить мне всестороннее содействие и доступ ко всему, что мне потребуется осмотреть, вплоть до документов под грифом «секретно».

– Да конечно, герр штурмбаннфюрер, мы специально подготовили для вас кабинет номер четырнадцать, там вам будет удобно работать. Он ваш. Вот, прошу ключи от него и от квартиры, где вы будете проживать. Так же в вашем распоряжении круглосуточно бронированный джип с водителем. Он, кстати, сейчас уже ждет вас внизу и доставит к месту проживания.

– Благодарю вас, герр генерал. До завтра. Честь имею. Хайль Канцлер.

– Честь имею. Хайль Гитлер! – ответил генерал. – До завтра, герр штурмбаннфюрер.

Дверь открылась, оттуда стремительно вышел фон Даутенберг и размашисто зашагал по коридору.

– Окопались тут, – скрипя зубами, буркнул он, проходя мимо и не замечая меня. Я не стал его окликать. Немного подождав, постучал в дверь. Раздался голос генерала:

– Да, входите.

– Разрешите, герр генерал, – сказал я, приоткрыв дверь.

Генерал сидел за столом и перекладывал какие-то бумаги, оторвавшись от них, посмотрел на меня. Генералы на вид, наверное, все одинаковые: им за сорок, строгий властный взгляд на дубленом до черноты, загорелом, гладко выбритом лице, глубокие морщины, короткий жесткий ежик слегка с проседью волос, узкие губы плотно сжаты. По тому, каким взглядом меня окинул генерал, пребывал он в крайне скверном настроении. Я вытянулся, щелкнул каблуками.

– Разрешите доложить? Лейтенант Яр Ковалефф для дальнейшего прохождения службы в качестве третьего заместителя начальника управления штабом по личному составу прибыл.

– Ковалефф, Ковалефф… – задумчиво повторил он мою фамилию, барабаня пальцами по столу. – Где-то я уже слышал эту фамилию, не могу вспомнить где.

«Да, – подумал я, – быстро Рейх забывает своих героев».

– Судя по наградам, лейтенант, вы воевали здесь?

– Так точно, герр генерал, здесь на Олероне, в рядах звездной пехоты.

– Все, вспомнил! – щелкнул он пальцами и уткнул в меня указательный палец. – Не вы ли, лейтенант, спасли и вытащили из окружения генерал фельдмаршала фон Ребендорфа.

«Наконец-то вспомнил», – подумал я, и тут у меня в мозгу возникла довольно шальная мыслишка, а что, чем черт не шутит, можно попробовать.

– Так точно, герр генерал, я. Позвольте доложить, мое призвание спасать начальство из тяжелых ситуаций.

– Что вы имеете в виду? – довольно холодно спросил меня генерал.

– Видите ли, герр генерал, – продолжил я гнуть свою линию, – мы со штурмбаннфюрером пока летели сюда, провели неделю вместе и стали приятелями.

Взгляд у генерала резко поменялся, из холодно-высокомерного стал крайне заинтересованным.

– Что вы предлагаете?

– Поскольку, герр генерал, я собираюсь здесь служить, то я тоже кровно заинтересован в том, чтобы от гнева герра Канцлера пострадало как можно меньше человек.

– Ну! Ну, лейтенант, не тяните кота за причинное место, – горя нетерпением, поторопил меня генерал.

– Герр генерал, штурмбаннфюреру обязательно понадобится на время проверки ординарец из местных – и лучше, чтобы это был человек, который знаком с ним лично, человек, который всегда может подсказать где, что и как, ну и смягчить, сгладить, так сказать, всевозможные шероховатости, недопонимания и неправильные впечатления о руководстве штаба корпуса, которые могут возникнуть у штурмбаннфюрера.

– И этим человеком – ординарцем – будете вы, лейтенант, – закончил за меня генерал и откинулся назад в кресле, задумчиво глядя в потолок. Видимо, прорабатывая в уме, насколько хорош такой вариант. – Просто отличная мысль, лейтенант. Вас, голубчик, само провидение послало к нам. Сейчас зайдете в канцелярию, встанете на учет и на довольствие, там вам укажут адрес вашего проживания в городе. И завтра же с самого утра поступаете в распоряжение штурмбаннфюрера фон Даутенберга. Это приказ! – жестко закончил он, так, словно это была его тяжело выстраданная идея.

Что, в общем-то, меня устраивало, если что-нибудь случится с фон Даутенбергом, а с ним обязательно что-нибудь случится, у меня в достаточно невежливой форме могут поинтересоваться компетентные органы: «А какого черта вы, герр лейтенант Ковалефф, всюду шлялись с такой высокопоставленной особой, как штурмбаннфюрер фон Даутенберг, вместо того чтобы заниматься своими прямыми обязанностями? Не было ли у вас какого-нибудь нехорошего, злого умысла или какой-то скверной задней мысли?» То я чистосердечно, положив руку на сердце, сознаюсь, что не было у меня ни задней, ни тем более передней мысли. Я не сам напросился, а выполнял личный приказ командующего штабом генерала Баррети.

Зайдя в канцелярию, я выполнил все необходимые формальности, узнав адрес моего будущего проживания, вышел из прохладного кондиционированного здания штаба и уткнулся, как в стену, в удушающий знойный олеронский вечер. Бриз, начавший задувать с океана, облегчения не приносил. Слава богу, идти мне надо было не далеко, минут пять пешком до нужной пятиэтажки. По пути забежал в магазин, по-быстрому закупил пяток готовых, достаточно аппетитных на вид бутербродов с вяленой рыбкой и овощами, бутылочку местного пива, чтобы было чем запить это великолепие. Пока шел к дому, думал лишь об одном: поскорей бы расстегнуть галстук, скинуть мундир, снять, наконец, пропитавшуюся потом рубашку, сигануть в душ, потом слегка перекусить и в кроватку спать, спать, спать.

Квартира-студия была на третьем этаже и представляла собой довольно уютное гнездышко в стиле лофт. Все чистенько, ухоженно, аккуратно. Вся квартирка выдержана в белых цветах от стен до мебели, тут же небольшая с белыми блестящими фасадами кухонька. Кожаный диван и два кожаных кресла – тоже белых. Кровать была уже кем-то заботливо застелена – это хорошо. С детства не люблю застилать кровать, эти пододеяльники, наволочки, у меня на них никогда терпения не хватает. В общем, все было здорово и все мне очень понравилось, вот только вид из окна… Выглядываешь и упираешься взглядом в другую, точно такую же пятиэтажку, но это не страшно в наш технологичный век, это дело поправимое. Я, взяв пульт, просмотрел каталог предложений голографических штор, выбрал вид на летнюю земную полянку в лиственном лесу, обильно орошаемую проливным дождем, отчего трава и листва на деревьях казались нереально изумрудными и необыкновенно свежими. Вот так. Очень хорошо. Я остался доволен и, быстро раздевшись, почти бегом, босиком прошлепал в душ.

Я долго плескался в душе, пытаясь под сильным напором смыть с себя не только последствия изнуряющей жары, но и последствия беспощадного недельного злоупотребления алкогольными напитками. Отфыркиваясь, насухо вытерся полотенцем, накинув висевший тут же белый махровый халат на голое тело. Полностью расслабленный и готовый к крепкому здоровому сну я вышел из душа, мечтая побыстрее оказаться на кровати под одеялком.

Не суждено… Мы предполагаем, а бог