Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

с родителями и с младшей сестренкой отправились на море в Юрмалу, но, чтобы автомобильные пробки не помешали, решили выехать пораньше из Риги, делая левый поворот с улицы Валмиерас на улицу Бруниниеку, там, если помнишь, одностороннее движение.

Я помнил и опять молча кивнул.

– В них по встречке, по одностороннему, со скоростью сто пятьдесят километров в час, вопреки всем дорожным правилам, лоб в лоб въезжает дорогущее, стоимостью два с половиной миллиона рейхсмарок авто, за рулем Айнарс Кронвалдс, обдолбанный в хлам, он возвращался из ночного клуба со своей очередной пассией. Знаешь такого?

– Как не знать, известная личность в Риге, из золотой молодежи, папенька заседает в Сайме, законотворчеством с утра до вечера и с вечера до утра занимается, не жалеет себя, все о народе печется, ну а сыночек чудит, то напьется вусмерть и давай из пистолета от скуки из окна своей квартиры шмалять, расстреливая проезжающий мимо транспорт, помнится, пострадало тогда пять человек, то по пьянке дорожного полицейского по асфальту раскатал, одни тапки остались. Тот бедолага не подумал заранее, кого за нарушение решил тормознуть, за что и поплатился, земля ему пухом. То несовершеннолетних девочек, идущих из школы, изнасилует… В общем, мразь еще та, но папик сынулю любит без памяти, как же – родная кровь, и регулярно отмазывает, а тот уже привык, что ему все можно, с него как с гуся вода, ему все с рук сходит.

– Вот-вот, – подхватила Эдита, – и тут тоже самое. Самому Айнарсу Кронвалдсу-младшему хоть бы хны, ни царапинки, что этому ублюдку сделается, дорогая машина только в хлам. А вот папу и маму Санды от лобового удара зажало железом и раздавило, они сидели на передних сиденьях, умерли на месте, мгновенно. Наверно, даже не поняв, что произошло. Санда отделалась довольно легко – открытый перелом обеих ног и сотрясение мозга, а вот младшей сестренке досталось, многочисленные травмы привели к тому, что она оказалась в коме. Приехавшая по вызову на происшествие дорожная полиция разобралась довольно быстро и оперативно, папу Санды обвинили в том, что он, не соблюдая скоростной режим, въехал в стоячую, припаркованную на обочине машину герра Кронвалдса-младшего, что повлекло за собой нанесение оному морального и материального ущерба. Записи на видеокамерах, конечно, не сохранились, мистическим образом, куда-то испарились. «Аппаратура ведь нынче такая не совершенная». Но ничего, нашлись свидетели, «очень уважаемые и порядочные люди», которые видели, как папа Санды лихачил на своем убогом каре.

– Это-то понятно, – криво усмехнулся я.

– Подожди, это еще не все. Сестренку Санды подключили к аппарату искусственного жизнеобеспечения, требовалась срочная дорогостоящая операция. Таких денег у Санды не было. Она, переступив через себя, позвонила виновнику аварии, взывая к его совести, слезно умоляла финансово помочь. Кронвалдс очень внимательно ее выслушал, даже проявил некоторое участие, задал пару наводящих вопросов о том, как и где они жили с родителями, до того как обещал помочь. Через два дня к Санде ввалились судебные приставы вместе с полицией, описали счета, все имущество в счет погашения ущерба за разбитую машину герра Кронвалдса. Санду выгнали из собственной квартиры на улицу, а сестренку, поскольку платить за ее лечение было нечем, отключили от аппарата жизнеобеспечения. Правда, кремировали ее за счет самоуправления. Неслыханная щедрость. Вот такая история.

– Да, «весело», – протянул я.

– Просто обхохочешься. Знаешь, Яр, что еще меня пугает?

– Ну?

– Что многие из нас, вместо того чтобы бороться с системой, что-то изменить в этой жизни, меняются сами, подстраиваются под систему, раболепствуют, угодничают, начинают ловкачить, расталкивая других локтями, готовы идти по головам, лишь бы во что бы то ни стало ухватить, урвать свой кусок, не останавливаясь при этом ни перед чем, чтобы добиться своего. Людей, которые хотят быть похожим хоть немного на таких, как Айнарс Кронвалдс, становится все больше. Наше общество плодит моральных уродов. Полюса поменялись. Люди не различают разницу между добром и злом, отворачиваясь от бога, становясь приспешниками Вельзевула. Верховодят в нашем мире только прок и выгода. И что самое отвратительное, наше прогнившее насквозь общество учит жить других, занимаясь экспортом так называемой демократии, – Эдита показала в воздухе пальцами кавычки, – насаждая ее силой. Здесь на Олероне, среди тех, кого сами когда-то выжили и депортировали с Земли, обвинив их не только в нелояльности к Рейху, но и во всех смертных грехах, предварительно реквизировав их дома их имущество. Люди здесь на своей новой планете, в своем новом доме освоились, наконец почувствовали себя хозяевами. Пожелали жить по своим законам. Не захотели кому-то безоговорочно подчинятся, быть рабами. И мы что, теперь должны уничтожить их за это? – Эдита замолчала, зло кусая губы.

Наступила пауза. Что я мог сказать? Сам когда-то, не разобравшись, не задумавшись, пришел сюда, чтобы сеять смерть. Дурак.

– Ладно, Яр, – вздохнула Эдита. – Об этом можно говорить долго. Давай лучше о деле.

– Давай, – согласился я.

– В центре очень довольны тем, что ты сошелся с фон Даутенбергом. Молодец. Не зря тебя в один с ним звездолет посадили.

– Завтра мы с ним выезжаем с инспекцией на фронт, там найду способ, как пристрелить этого козла, – гордо провозгласил я.

Наверное, где-то подспудно мне захотелось произвести впечатление на Эдиту, вот типа, какой я крутой перец. Я понимал, что, конечно, это мальчишество какое-то, но остановиться не мог, даже слегка раздулся от самодовольства.

Эдита всплеснула руками, воздела свои янтарные глаза к небу.

– Нет, вы только посмотрите на него. Ну ты же не пацан зеленый какой-нибудь.

– А что такое?

– Какое пристрелить?! Думать надо головой, для чего она тебе дана, для чего тебя учили? Скажи мне, пожалуйста. Ты хоть понимаешь, что, разделавшись сейчас с Даутенбергом, ты только удовлетворишь свои амбиции, и все, но не принесешь ощутимой пользы общему делу. Да, он подлец конченый, согласна. Но тебе сейчас на данный момент, наоборот, надо хранить его как зеницу ока, защищать, пылинки с него сдувать, подружиться с этим пауком.

– Чтобы с ним подружиться, у меня никакого здоровья не хватит, – возразил я. – Печень не выдержит.

– Ты пойми, Яр, Даутенберг – кладезь нужной и полезной для нас информации, которую из него надо выудить, причем так, чтобы он ни о чем не догадался. Придет время, центр даст добро, тогда покончишь с ним, а на время о ликвидации пока забудь.

Эдита отчитывала меня тоном очень строгой училки начальных классов. Я смотрел на нее удивленно, что-то явно в ней и очень заметно изменилось с последнего раза, как мы виделись на похоронах Алекса. Во-первых, в голосе появилась непривычная сталь, она стала жестче, собраннее, черты лица строже, ее фигура округлилась. Из хорошенькой подружки-одноклассницы, еще вчерашней гимназистки, за тот короткий срок, что мы не виделись, она преобразилась в чертовски привлекательную и соблазнительную женщину, с повадками хищной рыси, и мне это неожиданное преображение нравилось, черт побери.

– Ты пойми, Яр, на данный момент центр требует от нас раздобыть секретные данные о дислокации и численности оккупационных войск. Собираются ли оккупанты переходить в крупномасштабное наступление, если да, то на каком участке фронта? Где у них оборона послабее? А также узнать о порядке охраны космопорта «Южный» и провести детальный анализ возможности проведения диверсионной операции в его пределах. В общем, в ближайшее время мы с тобой должны все это разузнать любой ценой и отправить данные наверх. Ну, а насчет пострелять, центр даст тебе такую возможность, – продолжила она.

– Слушаю тебя внимательно.

– Ты что-нибудь слышал о судьбе семьи командира четников Благоевича?

– Да, – кивнул я. – Мне рассказывали об этой жути еще в разведшколе. Такие вещи не забываются никогда, даже если ты очень хочешь предать эти воспоминания забвению, они постоянно будут всплывать у тебя в голове помимо твоей воли, заставляя мысленно съеживаться. Нет, не забуду. Память то и дело возвращала к ужасающей трагедии, к той страшной участи, того кошмара, выпавшего на долю этой несчастной семьи. Захватив семью четника Благоевича – жену, дочь и сына – члены зондеркоманды вначале надругались над женой четника в присутствии