Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

полвзвода охраны вселяло в него спокойствие и уверенность в том, что поездка на передовую будет всего лишь легкой прогулкой, веселым приключением. Я уже вижу, как он будет рассказывать на Земле своим сослуживцам, собравшимся в кружок, о поездке на фронт, смакуя выдуманные подробности, раздуваясь от гордости и значительности. Участник боевых действий, мать его, возможно, еще и железный крест за храбрость выклянчит. Я не стал переубеждать его, что для одного отделения умелых бойцов, обладающих хорошими тактико-диверсионными навыками, три хоть и бронированных джипа, с почти двумя десятками вооруженных до зубов солдат – укус на один зубок. Ладно, пусть мальчик порадуется.

Возле среднего джипа в виде вопросительного знака маячила фигура штурмфюрера Кальке, встречавшего нас в космопорту.

– Хайль Канцлер! – заорал он, как только завидел нас, спускающихся с крыльца. Вытянулся в струнку, вскинул правую руку в нацистском приветствии и щелкнул каблуками. Дождавшись от штурмбаннфюрера Даутенберга ответного, несколько пренебрежительного «Хайль Гитлер», тут же опять превратился в вопросительный знак. Очень напоминая своими действиями лакея, угодливо открыл заднюю дверцу джипа.

– Прошу сюда, господа.

В нашем джипе, кроме водителя, уже сидело четверо здоровенных, вооруженных до зубов эсэсовцев с суровыми, словно высеченными из камня, лицами, на которых не было ни грамма эмоций, – такие современные машины для убийства. Восемь пар холодных, как паковый лед, глаз одновременно уставились на нас. Стало неуютно. Тертые парни, наверняка побывали в разных переделках. Один эсэсовец стоял в башне за аппарелью крупнокалиберного пулемета и наблюдал за периметром не отрываясь. Как только мы уселись назад в мягкие кожаные кресла, раздалось дружное в унисон: «Хайль Гитлер!», прозвучавшее несколько глухо в замкнутом пространстве брони.

Один из сидевших перед нами эсэсовцев среди всех своих сослуживцев выделялся особенно. Такой своего рода человек-гора. Груда мышц, накаченная бычья шея, короткий ежик русых состриженных почти под ноль волос, что бы не было за что ухватиться, сломанный и свернутый набок нос, голубые, как из стекла, ледяные глаза, отдававшие могильным холодом. Казалось, что потрепанный, выгоревший на олеронском солнце камуфляж ему мал. В черных петлицах две эсэсовские молнии, стоптанные берцы, наверняка не менее сорок седьмого размера, рукава камуфляжа закатаны по локоть, на плече серебряный шеврон – череп и кости. Мощные волосатые руки, державшие штурмгевер, напоминали две кувалды, в них автомат казался просто детской пукалкой.

– Разрешите представиться, – сказал он. – Начальник охраны, штурмшарфюрер Майер, – небрежно козырнул он.

– Гут, – ответил фон Даутенберг. – Штурмфюрер, – обратился он к Кальке, – ну, чего ждем, поехали.

Колонна мягко тронулась с места, набирая скорость, если остальные эсэсовцы уставились в окна и на экраны мониторов, то штурмшарфюрер вначале окинул быстрым, опытным взглядом штурмбаннфюрера: «Ну, с этим все понятно». Затем перевел свой тяжелый взгляд на меня и уставился не мигая, изучая. И хотя его лицо напоминало непроницаемую маску, своего рода зашторенное окно, которое не пропускало ни лучика света, ни один мускул на его лице не дрогнул, но в холоднющем взгляде, глубоко в глазах я прочитал: «Вот что ты здесь делаешь? По петлицам лейтенант, звездный пилот, чмо по-нашему, тыловая гнида, и вообще, не нравишься ты мне. Ты какой-то неправильный, что-то с тобой не так».

Я не девица-красавица, чтобы эсэсовцу нравиться, и страшно не люблю, когда на меня вот так, в упор нагло и невежливо, да еще и с явным презрением смотрят, разглядывая как какую-то никчемную блоху. Поэтому ответил ему тем же, глаза в глаза, я тоже, если надо, могу взглядом надавить. Некоторое время мы смотрели друг на друга, словно испытывая на прочность. Наконец, эсэсовец криво, с высокомерием еле заметно ухмыльнулся, как тень по лицу пробежала, и отвернулся, по примеру остальных уставившись в окно. Я свой взгляд не убрал, что-то меня насторожило в облике штурмшарфюрера.

Ах, вот оно в чем дело – две продольные морщинки на лбу над переносицей, слишком блеклые глаза, чуть скошенный рот и оливково-матовый бледный цвет лица, так и есть – это так называемая маска смерти, этот парень не жилец, но еще не знает об этом. Костлявая уже сделала выбор, пометив лицо очередного своего трофея, и от того, что ей уже принадлежит, ни за что и никогда не откажется. Это я уж точно знаю, проверено. Эта маска-метка отпечатывается на лице человека незадолго до его смерти, ее не видно ни в одно зеркало и под микроскопом не разглядишь, но зато очень хорошо видно обычному человеческому глазу, если внимательно присмотреться.

Еще на фронте, посмотрев перед боем на лицо того или иного бойца, я мог со стопроцентной уверенностью сказать, сегодня вот этот отправится по дороге в один конец, в мир мертвых. И этого уже никак не изменишь. Когда я стал командиром взвода, я иногда пытался спасти своего подопечного от неизбежного, пробовал отправлять его в тыл с каким-нибудь дурацким поручением, но он все равно погибал. То по пути под обстрел попадет, то пуля снайпера оборвет жизнь. Однажды боец, выполняя мое поручение, не дошел буквально трех метров до ворот лагеря звездпехов, погиб под гусеницами своего же танка «Леопард». Нетрезвый водитель-механик, выезжая, отвлекся и вкатал моего зазевавшегося бойца в рыхлую пыльную олеронскую землю, наматывая его внутренности на катки гусениц. Так что смерть обязательно найдет способ, как забрать положенную ей, отжатую у жизни человеческую душу, по любасу, от нее не спрячешься, не скроешься – она вездесуща.

Откуда-то повеяло пробирающим до самых костей холодом, и это не кондиционер. Мурашки пробежали по спине, а в голове антилопой пронеслась дурацкая мысль: «А ты уверен, что на тебе нет этой маски? Ты внимательно сегодня себя в зеркало рассматривал, когда брился?» Я провел ладонью по своему гладко выбритому подбородку и старательно отогнал от себя эти мысли. И, чтобы отвлечься, занять себя чем-то, начал смотреть в окно. Мы, выезжая из города, лихо обогнали колонну из двух танков, пяти бронированных машин звездной пехоты и трех грузовиков, пылящую в сторону фронта.

Честно говоря, я не имел ни малейшего представления, для чего мы едем на передовую и что это за такая инспекторская поездка, с какой целью проводится и на какой хрен она вообще нужна, а штурмбаннфюрер Вилли фон Даутенберг по понятной причине меня в свои планы не посвящал. Не дорос еще. Первая наша остановка была в так называемой зоне номер одиннадцать, что такая существует и что она строго засекречена, я узнал только в самой зоне. Охраняло ее элитное подразделение СС «Мертвая голова». На въезде нас достаточно долго и придирчиво проверяли, не забыв снять показания идентификационных чипов с каждого, включая Даутенберга. Нас попросили выйти из машин. Джипы тоже были тщательно досмотрены. Только после этого мы получили разрешение на въезд за периметр.

Как я понял, в зоне номер одиннадцать возводилась мощная эшелонированная, фортификационная система укреплений. Масштаб стройки поражал – строительной техники было нагнано немерено. Инженерные войска трудились вовсю. Мы подкатили к строительному вагончику с логотипом «Герхард Манн» – строительная компания, где когда-то работали мои родители. Машины затормозили, еще раскачивались на месте, гася колебания от резкой остановки, а из вагончика уже навстречу нам вприпрыжку выбежал длинный, сухопарый человек, загорелый до черна, в рыжей строительной каске на голове, из-под которой выглядывали кудряшки седых волос. Двигался он довольно странно, при беге выбрасывая далеко вперед негнущиеся в коленях длинные ноги, чем-то напоминая аиста, охотившегося за лягушками, и хоть облачен он был в воинский камуфляж и, так сказать, при полковничьих погонах, судя по отсутствию выправки, это было сугубо гражданское лицо.

Штурмфюрер Кальке уже подсуетился, подскочив с переднего сиденья, открыл нашу дверь, предоставив нам возможность выйти наружу, на свежий воздух. Хотя, если честно, в бронированном джипе воздух был более свежим.

– Герр Даутенберг, – громко обратился сухопарый к Вилли, – вы меня помните? Я главный инженер Рихард Зонненберг, мы с вами встречались на приеме у герра Канцлера по случаю празднества провозглашения великого Рейха.

– Да. Да,