Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

возможно исполнение великой цели и благоденствия одних за счет жизней других? Ведь убивая, ты делаешь несчастными членов их семей, отцов, матерей, жен, детей, и это уже никак не исправишь. Как ты им потом объяснишь, что убил их родных для того, чтобы их друзьям и соседям стало житься лучше, свободней, веселей. И вообще, где та грань, та красная черта, через которую можно переступать, а через какую ни-ни? И что такое мораль, имеет ли она право существовать на войне? А если бы на месте этого сопливого пацана Алексеича был бы кто-нибудь из твоих знакомых, например Любомир или Алена, стал бы ты тогда стрелять? – спрашивал я сам себя. Ответь. Чего молчишь? А смог бы ты тогда, в окопе поменяться с Алексом местами, так же, как он, не задумываясь прикрыть его своим телом, даря ему жизнь взамен своей? Подбрасывал я, словно дрова в топку, вопросы в свою черепную коробку. Голова пухла. Ответов не было. Когда-то мой отец сказал мне: «Молодость действует, а зрелость обдумывает свои действия». Я становлюсь зрелым? Навряд ли.

Под утро за нами из Нью-Олерона приехали три джипа со взводом охраны, грузовая машина, куда закидали трупы убитых ночью эсэсовцев, и БМПЗ. Встречавшего нас накануне гауптмана являющегося командиром подразделения звездпехов «Злобные аллигаторы», боевого офицера вывели в наручниках под конвоем как преступника. Он шел, понуро опустив голову. Жертвенный агнец для заклания был выбран. Кто-то ведь должен ответить за гибель двадцати шести отборных солдат СС. Не мог же за смерть подчиненных отвечать сам Даутенберг, желающий во что бы то ни стало покрасоваться перед аудиторией звездпехов, сиганув на передовую на ночь глядя, не взирая на возможную опасность, для раздачи слонов и пряников. Естественно, нет.

По этой причине за головотяпство и безмозглость начальства всегда будут отвечать нижестоящие чины. В данный момент эта роль отведена гауптману, хотя он тут и ни причем и никак не мог предотвратить на неподконтрольной ему территории появление вражеских диверсантов. Но кому это интересно. Кто будет это выяснять. «Тут вам армия, а не скотный двор» – как любил говаривать незабвенный ефрейтор Кардаш. Что ждет ротного? Хорошо, если он отделается разжалованием в рядовые и отправкой в штрафбат, то считай, ему повезло, но скорей всего, трибунал приговорит его к расстрелу или к исправительному лагерю. Хрен редьки не слаще.

Когда прибыли в Нью-Олерон, Даутенберг милостиво разрешил сегодня не выходить на службу, а идти отсыпаться. За что я был ему безмерно благодарен. Потому что службист из меня сегодня не очень, вообще никакой. Войдя в свою квартирку, в первую очередь кинулся к голографону, который буквально разбух от сообщений. Но это были не те сообщения, что я ждал, все от Кейши, а от Эдиты ни одного. Черт, ну и как мне с подругой связаться. Кейше отвечать не стал. Не до того, устал как собака. Играть влюбленного недоумка сил не было. Скинув грязный, провонявший потом и гарью, со следами чьей то крови камуфляж, скомкал его кое-как и запихнул в стиралку.

От души расслабляя тело, долго плескался под душем, стараясь вместе с грязью смыть с себя события прошедшей ночи. Как только вышел из душа, дал о себе знать пустой желудок, который от голода, казалось, прилип к позвоночнику, чувство голода надо было срочно чем-нибудь заглушить. Для этой цели я «с ногами» забрался в холодильник и долго копался в его пустых закромах, силясь хоть что-нибудь разыскать съестное. И, о чудо, мне посчастливилось найти и извлечь на свет божий бутылочку пива, сморщенную, скрюченную крайне преклонного возраста, сомнительного вида и наверняка такого же сомнительного содержания сосиску, но это была еда – то, чего так страстно желал мой пустой желудок. Осмотрев ее со всех сторон, собравшись с духом, закрыв глаза, чтобы не было так страшно, я откусил кусочек, пожевал. А что, приемлемо. Запил сей деликатес не первой свежести холодным пивком, тоже приемлемо. Не «Лиелвардское», конечно, но тоже ничего. Чувство голода отступило. Ура! От голодной смерти я был спасен. Теперь живенько в кроватку, надо хоть чуть-чуть поспать.

Долго спать мне дали. Раздался наконец долгожданный звонок, заставив меня подпрыгнуть. Ничего не соображая спросонья, нажал не на ту кнопку голографона, вследствие чего увидел Эдиту, а она, естественно, меня.

– Ты что, спишь? – удивленный знакомый низкий голос стряхнул с меня остатки сна. – Тебе не стыдно? Ты, вообще, Яр, в курсе, что день-деньской на дворе, и все нормальные люди уже готовятся к обеденному приему пищи, а ты еще дрыхнешь. Как тебе не ай-яй-яй?

– А что, завидно? – поинтересовался я.

– Ну есть немного, – согласилась Эдита.

– Так, пожалуйста, присоединяйся, – гостеприимно развел я руками, показывая на постель. —Здесь двоим с лихвой места хватит. Я не жадный, всегда всем готов поделиться с товарищем

– Ага, как же, сейчас все брошу… Извращуга, – хихикнула Эдита, поправляя челку. – Как съездил?

– Чрезвычайно успешно. Правда, ночка выдалась непростая. Только под утро прибыл. Вот и отсыпаюсь. Нам сегодня, Эдита, с тобой надо во что бы то ни стало увидеться. Мне есть что сказать.

– Надо же, я тебе тоже самое хотела предложить.

– Где и когда?

Эдита назвала адрес.

– Подгребай туда к шести. Представляешь, где это?

– Смутно, но найду.

– Только такси не бери.

– Ты меня, красавица, еще учить будешь.

– Что ты, какая учеба? Упаси боже. Никоим разом. Ты у нас такой умный, благоразумный. Куда мне.

– Вот, – назидательно поднял я вверх указательный палец, – главное, чтобы ты помнила об этом всегда.

– Да, Яр, и еще – на вечер ничего не планируй, я тебя сегодня на весь вечер ангажирую.

– Это интересно, так мне что, кровать пока не заправлять?

– Ну вот, я же говорила – извращуга. Ты вообще о чем думаешь и каким местом? Я скромная, неиспорченная девушка, а ты маньяк.

– Я тебе без всякой передней мысли предложил, – и сделал вид, что оскорбился. – Просто крепкий, здоровый сон вместе, в одном ложе, так сказать, сообща, по-дружески, и ничего больше.

– Не-е-ет, – протянула Эдита улыбаясь. – Я на это не куплюсь. И вообще, прекрати приставать к порядочным девушкам.

– Это твой задний ответ? – поинтересовался я.

– Заднее не бывает.

– Очень зря, – вздохнул я притворно разочарованно. – Как хочешь.

– Вот именно, как я хочу. И потом, насколько я помню, у тебя есть с кем разделить ложе и крепкий сон. Поправь меня, если я ошибаюсь.

Я удрученно опустил голову. Крыть было нечем.

– Ладно, с удовольствием поболтала бы с тобой еще, но времени больше нет. Отдыхай. Все, пока, до вечера. И смотри не опаздывай, дамский угодник, – насмешливо сказала Эдита и отключилась.

Я откинулся на спину, смежил веки и снова провалился в сон.

К вечеру бодрый, хорошо отдохнувший я подходил к указанному Эдитой адресу. Находился искомый мною объект у черта на куличках – в промышленной зоне. Спрятанный в лабиринтах грязных узких безлюдных, словно вымерших, улочек. Над входом поблекшая синяя вывеска «Олаф энд Ко». Я толкнул входную дверь, зазвенели колокольчики, возвещая о вновь прибывшем.

Это было что-то среднее между крохотной мастерской по починке сантехники и не менее крохотным магазинчиком с одним прилавком, который не отличался изобилием товаров: пять-шесть кранов и пара шлангов разных диаметров – это, видимо, все, что мог предложить посетителям хозяин. Сам хозяин был молодой, худощавый паренек с гривой давно нестриженых, непокорных русых волос, которые, по его мнению, были зачесаны на косой пробор. Паренек уставился на меня молча и с подозрением. Наверняка лейтенанты звездной авиации никогда ранее не пересекали порог этого заведения и уж тем более вряд ли числились в постоянных клиентах. Я тоже молчал, рассматривая его. Справедливо полагая, что здоровается первым, по законам вежливости, тот, кто моложе, а это был явно не я, или же хозяин, и это опять же был не я. Пока мы пялились друг на друга, за прилавком на противоположной стене открылась потайная дверь и оттуда выскользнула Эдита.

– Олаф, это