Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

Ее на полуслове оборвал шипящий плевок выстрела, затем еще и еще. Я насчитал пять. Открылась дверь. Вышла бледная Эдита, ее колотило.

– Эта гадина умоляла меня, ползала на коленях, целовала мне ноги, вымаливая пощаду.

Эдиту с отвращением передернуло, как будто она только что наступила на змею. Я обнял ее.

– Все хорошо, родная, успокойся, ты все сделала правильно.

– Я знаю, но все равно как-то не по себе, – глухо ответила она.

– Уходим, милая. Нам пора, – я повел ее к выходу.

Она без слов повиновалась, но шла как сомнамбула, ничего не видя вокруг. Я хотел ей сказать, как мне когда-то давно сказал унтер-офицер Уинсли, что так первый раз всегда бывает, потом привыкнешь, но я не хотел, чтобы Эдита привыкала. Я ругал себя как только мог. Зачем я позволил ей это сделать, надо было не слушать ее, а все решать самому. Идиот.

– Ну и где вы так долго? Сколько можно ждать? Осталось всего семь минут, – в бусике встретил нас нетерпеливый вопрос гения, который, судя по нервному постукиванию по рулю пальцами рук и беспрестанному ерзанью на сиденье, как будто у него шило одном месте или его беспокоит тяжелая форма геморроя, явно был уже на измене. Эдита ничего не ответила. Она, усевшись, просто уставилась в окно.

– Эдита, что с тобой? – обеспокоенно спросил Олаф. – Все хорошо?

– С ней все нормально, – ответил я за Эдиту. – Заводи. Поехали.

Когда подъехали к магазинчику, Эдита по-прежнему была бледна, но уже понемногу начинала приходить в себя.

– Олаф, как только переоденемся, избавишься от одежды, стволов и бусика, – распорядилась она. – Понял?

– Не волнуйся. Все будет сделано. Может, тебя проводить? – заботливо, тоном сердобольной домохозяйки спросил он.

– Не надо. Я сама дойду – не маленькая. Главное, сделай то, что я тебе сказала, и сделай это сейчас же, не откладывай до утра, – тоном, не терпящим каких-либо возражений, жестко приказала она.

Мы передали ему одежду и оружие. Он еще раз жалобно взглянул на Эдиту.

– Может, все-таки тебя проводить?

– Иди, делай дело, я тебе сказала, – прикрикнула она.

Олаф ушел, поджав хвост, как побитая собачонка.

– Мальчик втюрился в тебя без памяти, – прокомментировал я.

– Вижу, не слепая. Яр, можно тебя попросить? Проводи меня до дому, пожалуйста, – устало обратилась она ко мне.

– Конечно. Я и сам хотел тебе предложить.

Шли мы молча по той части города, которая называлась окраиной. Здесь улицы были пусты. Было уже поздно, и дорогу нам освещали две спаренные молочно-белые Луны и фонари, в оранжевых бликах которых порхали большие, как птицы, местные бабочки. Где-то там вдалеке, в центре, звучала музыка, до нас доносились обрывки пьяного хохота, свистки военной полиции – это звездпехи. Кто-то, возможно, в своей последней в жизни увольнительной отрывался по полной. Остановились возле дверей ее подъезда, Эдита уперлась в меня взглядом, в ее медово-янтарных глазах мольба: «Зайдешь?»

– Да, зайду, – ответил я.

Она, войдя в крохотную комнатушку, зажгла только бра. Уселась на диван с ногами, притянув колени к груди, обняла их руками, положила на них голову. Теперь я видел только ее медную челку. В комнате полумрак и тишина.

– У тебя есть что выпить? – нарушил я тишину.

– Да, конечно, что-то есть там в холодильнике. Посмотри.

Ну, конечно, женщины, что с них взять. Полбутылки белого вина, но это сейчас совсем не годилось. Нужно что-то покрепче.

– Эдита, а что-нибудь еще?

– Кажется, в верхнем шкафчике на кухне есть еще бутылка ликера, но он очень старый, от прошлых хозяев остался. Не знаю, можно ли его вообще употреблять?

Я открыл шкафчик и вытащил оттуда на свет божий бутылку-затворницу. Лимонный ликер – та еще, доложу вам, мерзость, но сейчас подойдет. Открыв пробку, понюхал. Сойдет. Пить можно. Разлив тягучую, напоминающую пластмассу жидкость по рюмкам, сел рядом с Эдитой.

– На, выпей. Это нужно.

Эдита взяла рюмку в правую руку, не раздумывая, одним махом выпила, скривилась.

– Очень сладко. Фу, гадость, – поставила рюмку на стол.

– Конечно, гадость, – сказал я и тоже выпил.

Мы помолчали. Она почему-то подумала, что я собираюсь уйти.

– Не уходи, побудь со мной, – попросила она меня, взяв за руку. —Скажешь этой своей, что был занят.

– Я не собирался никуда уходить, – ответил я.

Она подняла на меня свои красивые глаза, уставившись из-под челки. Я обнял ее за плечи, она вздрогнула и потянулась ко мне. Наши губы встретились, сладкие от выпитого ликера. Поцелуй был долгим и очень нежным, будящим в нас обоих желание, потихоньку превращающееся в кипящую, как смола, страсть. Мы сорвались. Это было что-то необычное. Сверхъестественное. Никогда ни с одной девушкой я в жизни не испытывал ничего подобного. Никто еще никогда не дарил мне столько ласковой нежности и страсти одновременно. Я не знал, что так остро и так тонко можно чувствовать женщину. Секс с Эдитой был для меня открытием, и это был не просто секс, он перерос в нечто большее и более совершенное. То, чему я пока даже не знал, какое дать определение.

Боже, это было высшая стадия отношений между мужчиной и женщиной. Я уверен, что Господь создал нас именно для таких совершенных чувств и взаимоотношений. Наши тела, то и дело переплетаясь, врастали друг в друга, становясь одним единым организмом, с одной экосистемой, дышащим, чувствующем одно и тоже. Одной вселенной. Мы как будто поднимались в гору, достигая самого верха, самого пика, а затем захватывало дух, и низвергаясь улетали до самого дна самого глубокого ущелья, и начинали восхождение снова. Мы уходили за грань дозволенного. Кровь закипала в жилах, сердца бились в унисон, и я мог поклясться, что в этот момент наши души отделялись от наших тел и мы могли наблюдать за собой сверху. Я испытал это. Честное слово. Потом долго лежали потрясенные, переживая только что произошедшее. Эдита положила голову мне на грудь, я наслаждался запахом ее волос.

– Я не знала, что так бывает.

– Я тоже.

– Знаешь, Яр, мне сейчас вдруг стало очень страшно, я так боюсь тебя потерять. Не бросай меня, ладно?

– Ни за что на свете, – я обнял ее крепче.

– Обещаешь?

– Обещаю и клянусь всем, что имею, – сказал я, целуя ее в губы.

Она доверчиво прижалась ко мне.

– Я верю тебе.

Утро, как всегда, подкралось незаметно. Надо было вставать. Меня ждали дела, перед службой хотелось еще забежать домой, переодеться и привести себя в порядок. Здесь у меня не было ни зубной щетки, ни бритвы, ни других туалетных принадлежностей, но это пока, потом все будет. Я уверен.

Эдита спала крепко, как ребенок. Я встал так, чтобы ее не разбудить. Перед уходом еще раз посмотрел на нее. Странно в жизни все, часто мы ищем свое счастье не там, где надо. Убегая, улетая в тщетных поисках за тридевять земель, не замечая, что тот человек, который тебе нужен, который предначертан тебе судьбой и несомненно являющийся твоей второй половиной, дарованный тебе богом, вот он, совсем рядом, только протяни руку. Чаще надо прислушиваться к себе, к своему сердцу, к своему внутреннему чутью, интуиции. Я чувствовал сейчас, что во мне зарождалось и крепло новое сильное чувство. Это был еще пока зародыш, эмбрион, но я знал, он точно вырастет во что-то поистине настоящее, серьезное, то, ради чего живет человек.

В прекрасном настроении, что-то напевая про себя, прыгая через ступеньки, забежал по лестнице, открыл свою дверь и… о боже. Явление Христа народу. Прости меня, Господи, что поминаю имя твое всуе. В кресле напротив входа, закинув ногу на ногу, сидела поджидая меня та, которую я сейчас хотел бы видеть меньше всего – Кейша Суареш. В руках пустой широкий бокал, на стеклянном столике