Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

ее прелестные ноги, обтягивая суперсексуальные бедра, деля хорошенькую попку на две аппетитных половинки, плотно зажатые в тесные оковы мануфактуры и призывно перекатывающиеся туда-сюда при ходьбе. Форменная рубашка, с трудом натянутая на упругую грудь и расстегнутая на три пуговицы, открывала взору такие райские кущи, что дух захватывает. Остальные пуговки еле сдерживают напор ткани. Медово-янтарные глазищи из-под медной челки сверкают как две звезды, на лице убийственная, ярко-боевая раскраска. Броский мейкап делает ее лицо не только еще более красивым и привлекательным, но и слегка агрессивным, хищным, этакая женщина-вамп, охотница, да и только. Глаз не оторвешь, мимо не пройдешь. Диана – богиня охоты – отдыхает, просто чмо по сравнению с ней.

Мы с Даутенбергом находимся в глубочайшем нокауте. Видя, что я стою как дурак, раскрыв рот и не в состоянии произнести ни слова, она приходит ко мне на помощь.

– Яр, милый, какая неожиданная встреча, – подскакивает она ко мне, чмокает в щеку, прижимаясь всем телом, окутывая ароматом своих духов. Голова идет кругом.

– Да уж, – мямлю я, сглатывая слюну. – Неожиданно.

Эдита достаточно выразительно вращает глазами и незаметно больно щипает меня за руку, тем самым возвращая в реальность.

– Ты меня представишь своему спутнику? – спросила она меня, опять щипая, считая, по-видимому, что я до сих пор нахожусь в ступоре.

Впрочем, это было не далеко от истины.

– Да, да конечно, – прокашлялся я. – Прошу познакомиться, это Эдита, моя школьная подруга. Одноклассница, – для чего-то прибавил я. – А это мой непосредственный начальник, герр фон Даутенберг.

– О-о-о! Даже так! Я думала, что фоны – это сплошь такие невыразительные дряхлые старикашки, а здесь такой интересный и привлекательный мужчина, – проворковала Эдита голосом кокотки, надувая губки, хлопая длинными ресницами, и грациозно протянула ему руку.

Даутенберга никто не щипал, поэтому он до сих пор находился под сильнейшим впечатлением от увиденного. Наконец он начал очухиваться, вначале шумно захлопнул широко открытый рот. Слава богу, а то я уже начал беспокоиться, что там устроят гнездовье местные бабочки, место-то удобное. Затем торопливо, неуклюже пожал протянутую ручку Эдиты, потом, вспомнив, что он дворянин, припал к тыльной стороне ладони губами.

– Рад нашему знакомству, фройляйн.

– О-о-о, – еще раз со стоном проворковала Эдита. – Боже, какой вы галантный мужчина. Сразу видно воспитание. А то знаете, – сказала она, беря его под руку и не давая ему опомниться, – какие сейчас мужчины пошли, они просто не умеют обращаться с приличными дамами. Вот вы совсем другой. Никогда не думала, что на свете еще остались такие галантные мужчины, в которых сочетаются мужественность, красота, стать и хорошие манеры.

Даутенберг основательно «поплыл», растекаясь тающим мороженым, оброненным на разгоряченный полуденный асфальт. «Ну Эдита, ну чертовка», – про себя подумал я. Немножко грубовато, но для него сойдет.

– Герр Даутенберг, извините, ради бога, но я забыл сдать на проходной ключ от кабинета, я мигом. Потом вас нагоню, – скороговоркой произнес я, чтобы, не дай бог, не спугнуть дичь, которая заколдованная, очарованная лезла сама в расставленные медовые силки.

Дичью, как вы понимаете, являлся штурмбаннфюрер Вилли фон Даутенберг лично.

– Да. Ступай лейтенант, – не оборачиваясь буркнул Даутенберг, всецело поглощенный прекрасной нимфой.

В этот момент я ему явно мешал. Я поспешил как можно быстрее ретироваться. С обеда штурмбаннфюрер пришел с громадным опозданием и, судя по глупой блуждающей улыбке на узких губах, был заворожен Эдитой до самых печенок. Он даже забыл, что мы должны были вместе пообедать. Правда по приходу, сев за свой стол, вместо того чтобы начать работать, сразу засыпал меня вопросами. Это очень напоминало допрос с пристрастием: Кто она? Ее происхождение? Действительно ли мы так давно знакомы? Каково ее моральное состояние? Ну и прочее, все в таком же духе. Я ни грамма не соврав, отвечал четко и правдиво, как и положено на допросе.

– Фройляйн Эдита Банковска из очень приличной семьи, отец латыш, работал на крупную компанию, занимал ответственный пост, правда, к сожалению, скоропостижно скончался, когда Эдита еще была девочкой. Мама немка, так что она истинная фольксдойче.

Это известие привело Даутенберга в неописуемый восторг.

– Фройляйн Эдита высокоморальная девушка и в каких-либо порочащих ее связях никогда замечена не была, – продолжал я расхваливать Эдиту. – По вероисповеданию лютеранка, получила очень строгое воспитание, поэтому, когда остальные девушки шлялись по клубам и целовались с мальчиками по подъездам, она сидела дома и прилежно училась. Молодого человека у нее нет. Сюда на Олерон, на фронт по велению сердца попросилась добровольцем.

Все, что я ему рассказывал, полностью совпадало с тем, что он выведал у Эдиты. Взгляд у него стал мечтательным, как у Галилео Галилея, когда тот понял, что земля все-таки вертится. Дальше пошли вопросы о пристрастиях прекрасной фройляйн Эдиты.

– Нет, нет, – поведал я ему. – В ночной клуб вы ее не затащите ни под каким предлогом. Что вы говорите? Она вас пригласила к себе на ужин. О-о-о… – это большая удача, вам невероятно, просто сказочно повезло. Почему? Ну как почему? Во-первых, она потрясающе готовит, великолепная хозяйка и крайне чистоплотна, просто помешана на чистоте. Во-вторых, как я уже говорил, фройляйн Эдита высоконравственная особа, и, насколько мне известно, она никогда не приглашает молодых людей к себе на ужин. Вы, видимо, герр штурмбаннфюрер, произвели на нее неизгладимое впечатление, сразив бедную девушку наповал, раз получили такое приглашение. – Я позволил себе шутливо погрозить ему пальчиком. – Вы мне должны потом обязательно рассказать ваш фирменный секрет покорения женских сердец.

Тут Даутенберг самодовольно улыбнулся, типа «да, я такой, девушки не могут противостоять моему шарму». Ну-ну! Дурак ты этакий, хотя чему здесь удивляться, большинство мужиков таковы, побольше лести, восхищения ими, плюс ты хороша собой, сексапильна – и убийственный коктейль для него готов. Дай ему испить глоточек, а потом делай с этим олухом что хочешь. Я тут же попросил у него отгул на два дня, сейчас было самое время. Он был по-царски щедр: «А пожалуйста». После этого аттракциона неслыханной щедрости, Даутенберг откинулся в кресле, сложил руки на груди, его взгляд с налетом романтичности ушел в потолок и там пропал. Сейчас его мысли были только о предстоящем свидании.

Я же рысцой поскакал по кабинетам штаба, спеша поделиться прекрасной для меня новостью, рассказывая каждому встречному и поперечному, настолько великодушен мой начальник.

– Вы представляете, он дал мне отгулы на целых два дня. Наконец-то теперь я отосплюсь вволю.

Все встречные и поперечные восхищено цокали языком и, завидуя, от всей души, по-дружески, а чаще совсем не по-дружески, достаточно чувствительно хлопали меня по плечу.

Вечером того же дня мы с Олафом из конспиративной квартиры грузили спящие тело покорителя дамских сердец в машину. Сердцеед в тот момент достаточно миролюбиво похрапывал.

– Тяжелый гад, – заметил я, хватая штурмбаннфюрера за руки, пытаясь приподнять.

– Тяжелый, – согласился со мной Олаф и носком ботинка от души зарядил Даутенбергу по печени. – У-у-у, фашист проклятый! – сопроводил он свой пинок.

Даутенберг затих на секунду, как будто на него снизошло озарение, затем громко, протяжно и достаточно продолжительно с оттяжкой испортил воздух, после чего продолжил храпеть как ни в чем не бывало.

– И не говори, настоящий фашист, – согласился я, зажав нос. – Запах такой – можно подумать, что он сдох. Эдита, хозяюшка ты наша гостеприимная, позволь узнать, чем ты его таким потчевала, что он так дурно пахнет?

Эдита растерянно развела руками.

– Он успел только аперитив выдуть и сразу отрубился после этого.

– Удивительно вонючий господин, – констатировал я. – Настоящий полковник. Ладно, Олаф, делать нечего, понесли это чудо-чудное, диво-дивное в машину.

Кое-как под покровом ночи нам удалось спустить тело и без