Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

его взгляд, усмехнулся Куликов, – вот за парнишкой, – указал он на Олафа. – Парень технический гений, после захвата объекта нам без него никак. Кроме него, никто так в квантакомпах не рубит, так что следи в оба, как бы чего не вышло. Головой отвечаешь.

– Слушаюсь, Пал Палыч, – несколько разочарованно выдохнул Алексеич.

Колонна уже выстроилась в боевой порядок для передвижения. В авангарде и арьергарде, прикрывая хаммеры короткоствольными пушками, покашливая моторами, встали боевые машины звездной пехоты. В головной джип уселся Олаф с Алексеичем, во второй – Эдита, Куликов, Даутенберг и я. Помимо водителя, в нашем джипе уже находились два бойца в эсэсовской форме, экипированные до зубов. Куликов оглядел всех.

– Старшие групп, все помнят, что делать? – спросил он в рацию. Оттуда, сливаясь в унисон, раздалось дружное:

– Так точно!!

В ответ:

– Ну тогда с богом, – перекрестился майор. – Поехали. Трогай, Гена, – обратился Куликов к водителю.

Колонна, неспешно перекатываясь, поплыла навстречу неизвестности. Джипы ехали по бездорожью мягко, подвеска, прекрасно отрабатывая, справлялась со всеми неровностями, проглатывая ямы и ухабы, климатическая установка работала на полную. Комфортно, черт побери. Куликов прикрыл веки, и неопытному глазу могло показаться, что он разомлел и прикемарил. Даутенберг, зажатый с двух сторон майором и мною, с опаской покосился на якобы дремлющего Куликова, наклонился ко мне поближе, начал горячо шептать мне на ухо:

– Ковалефф, как ты мог? – видимо, он решил пристыдить меня. – Ты же давал присягу Рейху, и твои родители погибли от рук этих варваров-сепаратистов!

Я посмотрел на него.

– Ну обо мне разговор долгий, – что-то рассказывать ему о себе не имело смысла, да и лень. – А вот как вы, герр штурмбаннфюрер, на его звании я сделал особое ударение, фон Даутенберг, голубая кровь, личный представитель Канцлера на планете Олерон, всегда и везде громогласно провозглашали во всеуслышание, что ваше кредо «победа или смерть», так быстро сдались, позабыв о долге перед Рейхом и Канцлером? – не без ехидства поинтересовался я.

Даутенберг, зло зыркнув, насупился и замолчал.

Куликов на секунду приоткрыл глаз, усмехнулся и опять сделал вид, что дремлет.

Впереди показалась конечная цель нашего похода – секретный объект «Зона номер одиннадцать». Легкий холодок пробежал по спине. Я взглянул на Эдиту. Она за всю дорогу не проронила ни слова, только в самом начале взяла меня за руку и не отпускала. Внешне она казалась абсолютно спокойной. Я одними глазами спросил: ты как? Она улыбнулась своей волшебной улыбкой, взмахнув длинными, пушистыми ресницами, прикрыла на мгновение оба глаза, мол, все нормально, не волнуйся, я в порядке.

– Собрались, – сказал Куликов. – Ваш выход, герр Даутенберг, напоминаю, от того, как все пройдет, зависит ваша жизнь.

Даутенберг кивнул.

– Эдита, прошу тебя, пока стрельба не закончится, ни в коем случае не выходи из машины, – прошептал я.

– Хорошо, – так же шепотом откликнулась она и в знак согласия сжала мою руку.

На контрольно-пропускном пункте нас встретил тот же самый штурмбаннфюрер, который проверял документы в прошлый раз. Открыв дверцу, поздоровавшись, бегло осмотрел наш джип.

– Хайль герр Даутенберг, – поприветствовал он. – Доброе утро. Мы получили депешу из штаба, что вы прибудете. Так что ждали вас. – Говорил он все это Даутенбергу, но взгляд его был прикован к Эдите, буквально влип в нее. Та же опять перевоплотилась в богиню охоты – бровки домиком, губки бантиком, взгляд с поволокой, а тут еще вроде бы случайно юбка поползла вверх, и ее стройная ножка оголилась. Штурмбаннфюрера пробрало, не в силах отвести взгляд от женских прелестей, он даже сглотнул – так голодная крыса смотрит на оброненный кусок сала.

Даутенберг капризно, голосом, не терпящим возражений, почти не разжимая губ обратился к встречающему:

– Штурмбаннфюрер Вольф, вы нас должны извинить, у нас совсем нет времени. Сегодня очень много дел, поэтому давайте все формальности оставим на потом, открывайте ворота и собирайте личный состав на плацу. Господин Канцлер поручил мне лично наградить особо отличившихся, а их здесь много. Садитесь к нам в машину, мы вас добросим до плаца, так будет быстрее. Скажу по секрету, Рейх о вас тоже помнит, и вы будете достойно награждены. И хотя они с Даутенбергом были в одном звании, но, естественно, Вилли имел некоторое преимущество как доверенное лицо Канцлера и поэтому мог себе позволить приказной тон.

– Да. Да. Присаживайтесь к нам, вот сюда, рядом со мной, – жеманно, низким голосом произнесла Эдита. – Давно мечтала познакомиться с боевым офицером.

Штурмбаннфюрер Вольф поплыл, бедолага.

– Открыть ворота, – приказал он охране, присаживаясь к нам в машину возле Эдиты. – Я тоже очень счастлив познакомиться фройляйн… – беря ее руку и прикладывая к своим губам, спросил он, вопросительно глядя на Эдиту.

– …Сандра, – не задумываясь, представилась Эдита.

Даутенберг посмотрел на Вольфа с сожалением, как на глупую, безмозглую рыбину, которая, не напрягая голову, откуда взялось такое богатство перед самым носом в абсолютно пустом пруду, заглотила богатую наживку по самые гланды, подсунутую ей опытным рыбаком. Я в душе усмехнулся: «Давеча, Вилли Даутенберг, ты сам был такой рыбиной».

Удивительно, но пока все складывалось на редкость удачно. Все шло по плану. Три наших хаммера пропустили за внутренний периметр, даже толком не проверяя. Не знаю, что здесь сыграло свою роль, то ли то, что Даутенберг здесь уже был, то ли то, что вовремя пришла депеша из штаба, состряпанная Олафом. А возможно, круглосуточно месяцами неся службу на объекте, охрана одичала, давно не видела ни одной представительницы прекрасного пола, не говоря уже о такой безумно красивой и соблазнительной девушке, как Эдита. Но факт остается фактом, что-то из вышеизложенного усыпило бдительность охраны.

Две боевых машины звездной пехоты и один джип остались за шлагбаумом, как и задумывалось. Подкатив к плацу, наши хаммеры встали именно так, как и надо было, чтобы весь плац простреливался. Куликов, затем Даутенберг, потом я выскочили на разогретую бетонку плаца с одной стороны. Я предварительно так, чтобы никто не видел, расстегнул кобуру и переложил табельный парабеллум в карман брюк. С другой стороны из хаммера вышел гауптштурмфюрер Вольф, при этом галантно подав руку, помог выбраться из машины Эдите. «Какого хрена, Эдита, твою мать!.» – выругался я про себя. Я же сказал ей, чтобы сидела в джипе и не высовывалась. Увидев мой разъяренный взгляд, Эдита слегка пожала плечами, типа: «А что мне было делать?»

Из казармы, что находилась совсем рядом с плацем, выбежал дежурный офицер, доложил Вольфу, что за время несения службы никаких происшествий не произошло. Штурмбаннфюрер приказал собрать весь личный состав на плацу. Пока происходило построение, наша группа разбилась на три неровные части. Первая состояла из Даутенберга и Куликова. Куликов страховал Вилли, они стояли так близко друг к другу, о чем-то мило беседуя, что издалека казалось, что они большие приятели, если не сказать больше, и что друг без друга просто долго не могут. Вторая группа – это встречающий нас и потерявший полностью голову от прекрасной дамы штурмбаннфюрер Вольф, что-то втирающий Эдите на ушко, как бы невзначай обнимая ее за талию, хотя рука его постоянно сползала ниже. Та смотрела на него благосклонно, завороженными глазами гимназистки-дурочки и беспрерывно хохотала над его шуточками. «Отвратительная картина», – кипя от злости, отметил я. Тоже мне всадник без головы. Третья группа состояла исключительно из меня одного. Ну и к кому приткнуться? Я как неприкаянный встал позади штурмбаннфюрера и Эдиты. Глядя, как они мило воркуют и как все более свободно и развязно, по-хозяйски ведет себя шаловливая рука штурмбаннфюрера, а Эдита вроде бы не замечает этого, я поймал себя на том, что почувствовал резкий укол ревности.

Личный состав собрался на плацу, построившись повзводно. Не может быть, чтобы это были все. Я, подойдя сзади к Вольфу, легонько кашлянул в кулак:

– Прошу прощения, герр штурмбаннфюрер, – он нехотя оторвался от Эдиты, обернувшись, посмотрел на меня как на вошь. Во-первых, я ему помешал, а он,