Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая - Владимир Германович Корешков

– Но ведь это верная сме… – Эдита не смогла закончить фразу.

– Не хорони нас раньше времени, сестрица, – печально улыбнулся он.

Тут появились Алексеич и Олаф – в одной руке штурмгевер, а в другой компьютер.

– Ну что, боец, разобрался что и как? – обратился к Олафу Куликов.

– Ну в общем-то да, – ответил гений. – Но надо еще покопаться в спокойной обстановке.

– Ну покопаешься еще, – майор хлопнул Олафа по плечу. – Давай садись в машину. Значит так, лейтенант, – обратился он ко мне. – Вы с Эдитой, Олафом и Даутенбергом мчите прямо к нашим в штаб. Гена вас вывезет. В усиление вашей группы даю вам Драгослава, данные, что в компьютере инженера, имеют чрезвычайную ценность и важность, да и сам Даутенберг птица тоже очень важная и сильно нам пригодится. Поэтому очень вас прошу, нет даже приказываю, доставить их за линию фронта любой ценой.

– Понял, Пал Палыч, – ответил я.

Вокруг Куликова начали собираться вызванные им добровольцы.

– Товарищ командир, разрешите с вами, – попросил Алексеич.

– С нами тебе нельзя, ты принимаешь на себя командование группой отхода. Сделаешь все, чтобы наших девчат и деток домой доставить и, не дай бог, тебе опять накосячить, с того света вернусь и спрошу с тебя. Понял?

– Так точно, – ответил Алексеич.

– Да и вот еще что, Настеньке, жене моей, передашь, что люблю ее сильно и чтобы не кручинилась она шибко, что поделаешь – так карта легла, а вот это передашь Егору, сыну моему. – Куликов снял хронометр с руки и протянул Алексеичу.

Тот бережно взял часы и положил их в нагрудный карман.

– Все. Ступай, времени совсем нету.

Алексеич как-то по-ребячьи шмыгнул носом, смахнул кулаком предательскую слезу, навернувшуюся на глаза, вытянулся в струнку, козырнул четко, как на параде, повернулся на каблуках и зашагал к отъезжающим.

– Ну что, Яр Ковалефф, давай прощаться, – протянул мне руку Куликов.

– До встречи, Пал Палыч, – уверенно сказал я, пожимая ему руку.

– До встречи, – бодро ответил Куликов.

Хотя мы оба прекрасно понимали, что видимся в последний раз и что ни Куликов, ни его бойцы никогда не вернутся из этого своего последнего боя.

– До встречи, Пал Палыч, мы с вами обязательно увидимся, – сказала Эдита, пытаясь сама себя убедить в этом, обнимая Куликова и кусая губы до крови, чтобы не разреветься.

– Уезжайте, – последнее, что сказал нам Куликов, махнув рукой, после чего повернулся к своим бойцам, построившимся у него за спиной.

Хмурые, сосредоточенные, они знали, на что идут, и в их глазах не было ни тени страха, только решимость спасти жизни других и выполнить задание. Никогда, никогда, никогда не победить, не переломить этих гордых, свободолюбивых и невероятно сильных духом людей, и никогда не сделать рабами тех, кто готов в любой момент, жертвуя собой, ценой собственной жизни, спасти жизни других.

– Равняйсь! Смирно! – скомандовал Куликов. – Занимаем оборону по периметру. Бегом марш!

Я с тоской, прощаясь, смотрел вслед убегающему строю. Эдита прижалась ко мне, тоже не в силах отвести взгляд от этих мужественных людей, по собственной воле уходящих на смерть.

– Рейху ни за что не победить, – прошептала Эдита, как будто только что прочитала мои мысли.

Строй скрылся из глаз, уйдя в вечность.

– Пошли, милая, нам пора, – я подтолкнул ее к машине.

Мы не успели выехать за территорию объекта, а жестокий бой уже начался. Автоматные и пулеметные очереди нахлестывались друг на друга. Тут и там разрывы плазменных гранат, дробный стук башенных пушек боевых машин звездной пехоты. Все смешалось в жуткую какофонию. «Костлявая» радостно потирала руки, она опять в выигрыше. Гибли люди, а значит, у нее новые трофеи.

Гена, вдавив педаль газа в пол, гнал на полной скорости, заставляя нас подпрыгивать на кочках до потолка, больно ударяясь головами. До спасительного леса оставалась совсем немного. Потому что в лес, как правило, ни звездпехи, ни эсэсовцы стараются не соваться. Но тут, так некстати, нас приметила одна из боевых машин звездной пехоты. Развернув короткую скорострельную пушку в нашу сторону, трижды харкнула огнем. Снаряды разорвались совсем рядом, окатив джип комьями земли и осколками. Машину прилично тряхнуло, в двигателе что-то заскрежетало, и он протяжно завыл на одной ноте, теряя мощность. Машина еле поплелась. Гена судорожно вцепившись в баранку, вовсю громко матерясь, давил, что есть мочи на газ, казалось, он усилием собственной воли пытался заставить машину двигаться побыстрее.

– Ну пожалуйста, еще немного, – упрашивал он израненную машину.

До леса оставалось рукой подать. Джип, не внимая увещеваниям Гены, еле тащился. Нервы у всех на пределе. Даутенберг то и дело испуганно озирался назад. В какой-то момент все мы явственно почувствовали кожей, что попали в перекрестие прицела и вот-вот снаряд, выпущенный из боевой машины звездной пехоты, попадает в джип, разнося его и нас на составляющие атомы.

– Нет, не доедем! – в сердцах выкрикнул Гена. – Все вон из машины, бегите к лесу, так будет быстрее. Я их отвлеку.

Мы один за другим высыпались из ползущей как улитка машины, успели отбежать совсем недалеко, как земля под нашими ногами задрожала, вздыбилась как живая. Там, где только что был завод, до неба поднялся огромный серо-черный грипп мощного взрыва – это Куликов и его бойцы взорвали завод вместе с собой и наступающими на них звездпехами. Почти одновременно с этим рядом раздался второй мощный взрыв: боевая машина звездной пехоты, выстрелившая из скорострельной пушки несколько раз, попала в джип, размолотив его, искалечив до неузнаваемости, почти ничего не оставляя от него, кроме горевшего остова. Драгослав, находившийся чуть впереди и толкавший в спину Даутенберга, чтобы тот двигался быстрее, вдруг споткнулся, выронив штурмгевер, упал лицом в землю.

Что случилось? Скорей всего, ранен осколком. Мы уже подбегали к ним, как вдруг озиравшийся по сторонам Даутенберг резко подхватил упавший штурмгевер, прицелился и выпустил вначале очередь в раненого, пытавшегося встать Драгослава, после чего, победно, злорадно улыбаясь, навел автомат на нас и выпустил очередь. Стрелял он в нас буквально с нескольких метров, почти в упор. Пули по какой-то немыслимой траектории прошли мимо меня, я только услышал, как сзади вскрикнул Олаф и тихонько ойкнула Эдита. Я продолжал двигаться на него. Даутенберг, не веря своим глазам, посмотрел на меня, потом с удивлением на штурмгевер, который держал в руках, после чего повернулся и побежал к лесу.

– Стой, гад, стрелять буду! – я дал очередь от бедра.

Он как будто натолкнулся на стену, резко остановился и начал оседать, автомат выпал из его рук, он сам рухнул вначале на колени, потом завалился на живот.

– На, сука! – я шел к нему, ничего не видя и не слыша, преследуя только одну цель – наконец покончить с этим ублюдком раз и навсегда, воздать ему должное. Мой палец не прекращая давил на спусковой крючок. Оживший штурмгевер, подпрыгивая, дергался в руках, я безостановочно, очередь за очередью посылал в лежавшего Даутенберга. Ни одна пуля не прошла мимо. Они одна за другой вонзались в уже мертвое тело, вспарывая его, вырывая из него куски плоти и разбрасывая их в разные стороны, превращая бывшего штурмбаннфюрера в бесформенный окровавленный кусок мяса, в котором уже с трудом можно было опознать человеческую особь. Рожок автомата иссяк, патроны закончились.

– Яр, сюда, – услышал я сзади взволнованный голос Олафа.

Оглянувшись, увидел Олафа, морщившегося от боли, державшегося за левую руку, по которой текла кровь. Он склонился над лежащей Эдитой. Что за черт?

– Яр, сюда. Быстрее! – еще раз крикнул он.

Я сломя голову подбежал к ним. Что случилось? Эдита смотрела на меня беспомощно улыбаясь.

– Задело чуть-чуть. Не могу встать, милый. Больно, – закашлялась она.

– Эдита, милая. Что? Где?

Наконец я увидел, под грудью у нее была совсем маленькая дырочка.

– Все нормально, девочка моя, все нормально. Я тебя сейчас до леса донесу, там