Потерянные под соснами - Владимир Олегович Шалев

Как и в прошлый раз, у Дафниса появилось ощущение, что дальше на пути кто-то стоит. Он чуть замедлился, оступился и брякнул складной сапёрной лопатой, лежащей в рюкзаке. Его передёрнуло. Делать было нечего – он продолжал путь через страх.

Дафнис понимал, что приближается к месту с мёртвой косулей и, насторожившись, мысленно готовился доставать аэрозольный пистолет. Его шаги замедлялись, но ничего не происходило. Деревья начали расступаться, и вдалеке завиднелся простор поляны. Спустя несколько минут Дафнис вышел к урочищу деревни.

4

В окно просачивались лучи золотистого заката – последнего явления солнца городу перед наступлением ночи. Из окна виднелась полоса железной дороги, по ней медленно ехал междугородний поезд, уносящий вдаль пассажиров. В плывущих желтых окошках отражалось беспечное мельтешение жизни.

Гермес наблюдал за поездом. Он только проснулся и тревожно провожал солнце взглядом. Чувство обречённости утренней мокротой осело в горле. Пришлось допивать сладкий чёрный напиток из знаменитой красной баночки. За прошедший день остатки газов выветрились, напиток ощущался приторно и неприятно.

«Поезд едет, потому что в нём сидят люди. Не было бы людей – не было бы поезда…». Мысли сновали по квартире, задыхаясь в сигаретном дыму. «Утро – это фаза суток, или период после пробуждения человека?». Из компьютера доносились заунывный звук средневековый виолончели и шум дикого леса. В противовес внутренней пустоте Гермес заполнял пространство фоновым музыкальным аккомпанементом.

Минуло несколько часов, солнце село, и в дверь раздался звонок. Гермес открыл с радостью, расплатился и забрал у курьера завтрак. Налив вина, он разместился на диване, поставил рядом коробку с пиццей и погрузился в мир фантастического сериала. Так прошла вся ночь.

Он совершенно сбил режим дня, будто осознано изнашивал свой организм. Такая депривация сна изменила много внутренних процессов. Теперь и мысли ощущались иначе, не так, как в лесу.

Гермес обиженно вспоминал лес. Его задевало, что никто из поселения не побеспокоился о нём. Только Варвара звонила дважды, и то из Верблюдогорска, когда сама уехала на время в город.

Фотина была в возрасте солидном, но активно пользовалась современными месенджерами. "Хоть бы сообщение, хоть бы весточку". Гермес ощущал себя отрезанным, выкинутым волной жизни на сухой каменистый берег. Он жил в городе уже полтора месяца, со многим пообвыкся, но всё ещё был потерян.

С того нелепого свидания прошла уже неделя, а Гермес так ничего дельного Элее и не написал. Она даже предлагала встретиться, но он хитрил и всеми силами этого избегал. И ждал заветной даты – когда снимут гипс.

Ранним утром Гермес уставился на себя в зеркало, мысли сновали в голове заторможенно и вяло. Он с омерзением провёл ладонью по неопрятно заросшей щеке, попытался пригладить усы. «Тело человека, который лежал почти два месяца и ничего не делал, жирное создание» – прокрутив эту мысль в голове, он отвёл взгляд в сторону, как бы отказываясь верить своему отражению.

На часах уже шёл седьмой час утра, из-за густых туч понемногу просачивались лучи солнца. На Самоцветинск падал едва заметный снег, хрупкий и тающий на земле.

Гермес погрузился в очередные сорок минут сериала. Глаза слипались, но сюжет был захватывающим, и Гермес не допускал себя в здоровый сон. Всю неделю он изнашивал организм, засыпая только в полном изнеможении. Лишь так сон превращался в немое забытиё: закрыл глаза, время пролетело, открыл глаза.

Гермес начал мыслить по-другому. И если во время бодрствования он ещё как-то контролировал мысли, то вот во сне подсознание пускалось в пляс. Сны не обязательно отсылали к прошлому или были ужасающими по содержанию, порой он видел такие сладкие грёзы, что просыпался в слезах от невозможности оказаться там по-настоящему. И такие сны были на порядок страшнее любого кошмара.

После его бесчестного поступка с Элеей сновидения обострились ещё сильнее. И боролся он с ними известными методами – алкоголем, сигаретами и изнашиванием себя.

Но вот наконец настал день, когда он должен был распрощаться с утомительным, уже посеревшим гипсовым чехлом, надетым на ногу.

***

– Ну да, я тогда ещё с гаража бахнулся – звучал высокий голос.

Гермес сидел рядом.

– Было время – с тоской отзывался он на воспоминания собеседника.

– Ну и угораздило ж тебя – юноша похлопал Гермеса по плечу.

На скамейке сидели два бывших одноклассника и мерно курили. Гермес соврал – рассказал, что упал кубарем с обрыва, когда ездил на речку. Он не хотел делиться истинной историей, догадываясь, что собеседник бы ничего не понял.

Парня звали Рем, худощавый юноша дворовой закалки. Он никак не изменился со школьных лет, а Гермес был рад увидеться с кем-то, кого знал.

На улице было холодно, докурив, Гермес направился домой. Он всё ещё опирался на костыли, но понемногу давал нагрузку на ногу.

Зайдя в квартиру, он уставился на всё тот же закат. За день он измотался, да и несколько часов тревожного сна давали о себе знать. После встречи с Ремом остались странные ощущения. Разговор был поверхностным, они обменялись актуальными событиями, чуть-чуть помусолили прошлое, и сигарета закончилась.

Парень закончил монтажный колледж, затем устроился механиком в местную автомастерскую и работал там уже четвёртый год. Жил с матерью-одиночкой, старался заменять отца и в целом не задумывался о вечном.

То ли от размеренности быта Рема, то ли от собственных тараканов в голове, но Гермес резко почувствовал состояние отречённости от мира вокруг. Последний месяц он жил, не соприкасаясь с обществом, а сейчас словно врезался лбом в каменную стену.

Рем был добрым малым, но Гермес злился на него. Ведь хотелось, чтобы Рем очарованно смотрел, задумчиво кивал, воображая картины похождений в зоне. Но даже косвенно упоминая поселение, Гермес не видел никакого отклика. Рем просто не понимал его. Да, кивал в ответ головой и даже заученно округлял глаза, сплёвывал и вульгарно ругался, но всё это было не тем. Мир Рема не вмещал в себя концепции и значения поселения, их ценностей и взглядов. Гермес будто рассказывал вымышленную сказку.

Он понял, что по большому счёту для этих людей он никто, лишь дух юношеских воспоминаний. Что все эти бравады никак не интересны городским жителям: бывшим друзьям, одногруппникам, да и вообще всем вокруг. Гермесу хотелось выть волком, смотря на уходящее за горизонт солнце.

Тут же он понял, что по собственной глупости отверг ту единственную, что понимала или, во всяком случае, соприкасалась с его миром. С тем особенным местом, формирующим Гермеса последние несколько лет.

Он посмотрел