Мстислав Дерзкий часть 2 - Тимур Машуков

представлял того, кто их поставил. Неизвестного мне врага. И знал — ему сейчас несладко. Такие печати не рвутся бесследно. Тот, кто их наложил, прямо сейчас получает мощный обратный удар по своему сознанию. Возможно, даже физический. Хорошо. Очень хорошо. Пусть подавится своим собственным коварством.

Работа была адской. Каждый взломанный барьер отзывался в моей собственной голове огненной болью. Я чувствовал, как мои силы тают, но я не останавливался. Наконец, последняя, самая толстая печать, та, что охраняла самое сокровенное — её имя, её первые воспоминания — лопнула с звуком разбитого стекла.

Я отдернул руки, как от раскалённого железа. Перед глазами поплыли круги. Я едва не рухнул с табурета. Но дело было сделано.

Я сидел, тяжело дыша, и смотрел на неё. Её лицо изменилось. Исчезло то страдальческое напряжение, даже во сне. Черты смягчились. В изгибе губ появилось что-то едва заметное, детское… Доверие. Её дыхание стало глубоким и спокойным. Она просто спала. Впервые, наверное, за долгие годы по-настоящему спала.

Я дополз до своего матраса и повалился на него без сил. Чёрт знает, что творится. Божественные печати… Кто ты такая, Вега? И во что я ввязался?

Но сожалений не было. Только усталость и странное, горькое удовлетворение. Теперь мы были связаны не только долгом жизни. Нас сковала общая тайна. И тому, кто поставил эти печати, теперь был объявлен бой. И он об этом уже знает.

Сон был коротким и тревожным, как забытьё раненого зверя. Я проваливался в него, но не находил покоя — в висках стучала собственная кровь, а в ушах стоял отголосок того хруста, с которым ломались божественные печати в сознании Веги. Я проснулся от тихого звука. Не от крика, не от шума — от тихого, ровного дыхания.

Открыл глаза. В избе было полутемно, печь уже почти остыла. И она сидела на краю моей кровати, смотря на меня. Но взгляд был иным. Не пустым, не потерянным, не испуганным. Он был ясным. Острым. И невероятно усталым, как будто она только что прожила не три дня, а тридцать лет за один присест.

Мы молча смотрели друг на друга. Тишина была густой, натянутой, как струна. Она первая её разорвала.

— Меня зовут Вега. Младший сержант Божественной Сотни Российской Империи. Прикомандирована к спецотряду «Периметр». Куратор — Перун. Лично.

Голос её был низким, ровным, без тени тех истеричных ноток, что были ранее. Это был голос солдата, докладывающего обстановку.

Я медленно сел, опершись спиной о прохладную стену. Сердце почему-то заколотилось чаще. Я лишь кивнул, дав знак ей продолжать.

— Наша задача — мониторинг и нейтрализация аномальных всплесков силы, угрожающих стабильности барьера между Явью и Правью. Мы — щит. Последний рубеж перед чертогами богов, — она говорила отстранённо, как будто зачитывала устав. Но в глазах плескалась боль. Боль от осознания. — Мы служим богам. Мы их воины и рабы. У нас забрали все — личность, семью, желания, стерли память о прошлом. Все ради богов, ради их защиты. Наш отряд… Нам нет дела до живых. Наша миссия превыше всего. Мы принадлежим ей телом и душой. Вернее, принадлежали.

Она замолчала, её взгляд на мгновение упёрся в грубые половицы.

— Мы месяцы выходили на источник утечки. На то место, где тёмные маги пытались разорвать завесу. Камень-анкер был ключом. И когда ты его уничтожил… это был как взрыв сверхновой в эфире. Мы почувствовали его за десятки километров. Командир отдал приказ на немедленное перемещение и зачистку периметра. Всех, кто был на поверхности — этих… людоловов — ликвидировали как потенциальных носителей скверны и свидетелей.

В её голосе не было ни сожаления, ни злорадства. Констатация факта. Я живо представил тварей, которые сторожили объект, и этих безликих убийц, выходящих из теней со своим смертоносным свистом. Холодный пот пробежал по моей спине.

— А потом мы заметили тебя. Ты уходил от карьера. Сильный, весь в чужой энергии, но… живой. Не заражённый. Командир счёл это аномалией. Угрозой, требующей изучения. Мне был отдан приказ: проследить, установить личность, выяснить мотивы. И… ликвидировать при малейшем подозрении в связях с врагом.

Она посмотрела на меня прямо.

— Я шла за тобой. А потом… тот упырь. Ты знаешь остальное.

Она умолкла. Рассказ был окончен. В избе снова воцарилась тишина, но теперь она была иной. Наполненной. Наполненной ужасающей правдой.

И тогда во мне всё закипело. Медленно, глухо, как магма перед извержением. Не её рассказ был причиной. Причиной были эти слова: «Божественная Сотня», «Защитники богов», «Нам нет дела до живых».

Перед глазами поплыли картины, что я пронёс через века. Не свои — родовые. Память предков. Великий князь, мой пращур, стоящий на коленях перед жрецом Перуна и умоляющий о помощи в нашествии мертвяков Нави. И холодный, безразличный ответ: «Жертва мала. Боги ждут большего». Девушка, отданная в жертву Велесу ради «благополучия общины». Её глаза, полные ужаса. Лица простых людей, которые пашут, сеют, молятся, а в ответ получают мор, падеж скота и безразличие небожителей.

И эти… эти маги. Эти прислужники. Они защищают их? Этих бездушных, холодных идолов, которые смотрят на мир как на муравейник? Они убивают людей, «потенциальных носителей скверны», не моргнув глазом? Ради чего? Ради того, чтобы боги, сидя в Прави, продолжали вечное, бессмысленное существование в своих чертогах?

Ненависть, которую я таил веками, сдержанная, как потухший вулкан, вдруг ожила. Она не была яростной, не была слепой. Она была холодной. Абсолютной. Окончательной. Она заполнила меня изнутри, стала твёрже кости, острее клинка.

— Нет дела до живых… — я медленно проговорил, словно пробуя эти слова на вкус, и мой голос прозвучал чужим, низким, как скрежет камня. — Как удобно. Как благородно. Защищать тех, кому на вас, на всех нас насрать.

Я поднялся с постели. Мне нужно было двигаться. Подошёл к печи, схватился руками за тёплую ещё кирпичную кладку, словно пытаясь сжать её в пыль.

— Ты знаешь, что такое боги, девочка? — я обернулся к ней.

Она сидела всё так же прямо, но в её глазах читалось смятение. Она видела, что её откровение вызвало не страх, не почтение, а нечто совершенно иное.

— Это надсмотрщики. Это тюремщики мироздания. Они создали правила — Явь, Правь, Навь — и ушли, чтобы наблюдать издали, как мы в этой клетке дерёмся за кусок хлеба. А вы… вы их надзиратели. Псы, которых натравливают на тех, кто посмел пошатнуть решётку.

— Ты не понимаешь! — в её голосе впервые прозвучали нотки чего-то, кроме холодной отчетности. Отчаяния? Убеждённости? — Без барьера всё рухнет! Навь хлынет в мир