Мстислав Дерзкий часть 2 - Тимур Машуков

Мы вышли наружу. Солнце уже поднялось выше, разгоняя утренний туман. Начали с центральной площадки, методично простукивая землю ногами и прислушиваясь к звуку. Минут через сорок бесплодных поисков у края леса, почти у самого частокола, я наткнулся ногой на что-то твёрдое. Отгрёб слой хвои и земли — и нашим взглядам открылся массивный железный люк, искусно замаскированный под кочку и поросший мхом.

— В яблочко! — не сдержал я улыбки.

Вместе мы с трудом отдраили тяжелую крышку. Из тёмного провала пахнуло холодом, сыростью и маслом. Заглянув внутрь, я решил спуститься первым, нащупав ступени. Создал мелкого светляка. Помещение было не очень большим, но идеально сохранившимся. Полки с консервами, ящики с патронами, пара автоматов, бочки с водой. И самое главное — в углу стоял старый, но целый коротковолновый радиопередатчик, а рядом на столе лежала стопка бумаг.

Именно здесь, в пыльном подземелье, при свете дрожащего пламени, я впервые увидел, как Вега улыбается.

Она взяла в руки одну из папок, открыла её, и на обычно строгом лице девушки появилось выражение сосредоточенного, почти детского интереса. Она водила пальцем по строчкам, шепча что-то себе под нос, и вдруг уголки её губ дрогнули и поползли вверх. Это была не та сдержанная улыбка, которую порождает вежливость, а настоящая, живая, от искреннего увлечения процессом.

— Смотри, — она показала мне листок со схематичным чертежом. — Это не просто карта местности. Это разметка энергетических потоков. Они не просто тут творили зло. Они изучали это место.

А я смотрел на неё, и что-то в моей душе дернулось. Я видел перед собой не бездушного бойца Божественной Сотни, а умную, любознательную девушку, которая впервые за долгие годы делала то, что хотела, а не то, что приказывали. И мне это… понравилось. Понравилось видеть в ней проблеск жизни, а не службы.

Мы просидели в бункере несколько часов, перебирая бумаги. Нашли отчёты о наблюдениях, шифрованные журналы переговоров, списки поставок. Каждая находка была кусочком мозаики, складывающейся в картину чудовищного замысла.

Сколько мы пробудем здесь? Неделю? Месяц? Покажет время. Но теперь это было не просто выживание в глуши. Это была настоящая охота. Охота за правдой. И впервые за долгое время я чувствовал, что не один в своей тихой войне. Рядом со мной был кто-то, кто начинал понимать правила этой игры. И чья улыбка в слабом, неверном свете над старыми чертежами делала эту войну чуть менее одинокой.

Мы сидели в подвале, в пыльном круге света от коптящей керосиновой лампы, найденной среди припасов. Воздух был густым от запаха старой бумаги, машинного масла и влажной земли. Мы только что нашли папку с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ОПЕРАЦИЯ 'ЧЕРТОПОЛОХ». Вскрывать её пока не решались — для этого нужна была свежая голова. Мы на время отложили бумаги, сделав небольшой перерыв. И в звенящей тишине, под гулкое потрескивание фитиля, я понял, что пора.

Вега сидела напротив, на ящике из-под патронов, и чистила свой нож. Движения её были плавными, медитативными. Она почувствовала мой взгляд и подняла глаза. В них не было прежней стены — лишь усталое любопытство. Я усмехнулся:

— Спрашивай. Я ж вижу, что тебя раздирает от любопытства.

Она медленно кивнула.

— Ты не похож на… местного. Выглядишь как простолюдин, но с повадками аристократа. От тебя пахнет старым камнем. И пеплом.

Я усмехнулся. Точно подметила.

— Потому что мне, должно быть, уже больше тысячи лет. Плюс-минус пару десятилетий. Я, откровенно говоря, плохо помню свой последний день рождения.

Она перестала чистить нож, но не выразила ни удивления, ни недоверия. Просто ждала продолжения моей истории. Эта её способность принимать невероятное как данность меня одновременно и раздражала, и восхищала.

— Я сын Великого князя Олега Инлинга, — произнёс я, и слова эти прозвучали в подвале так же странно, как если бы я объявил себя жителем другого мира. — Сотник отряда волхвов-витязей. В те времена я был храбр, глуп и верил, что боги на нашей стороне.

Я рассказал ей. Коротко, обрывисто, выплёскивая, как из ведра. О том, как орды мертвяков Нави хлынули на наши земли. О том, как мы неделями сдерживали их на границе, как молились Перуну и Велесу, прося у них помощи. И о том, как в ответ получали лишь молчание. Небеса были пусты и безразличны.

— В последней битве, — голос мой стал тише, я смотрел куда-то сквозь стены бункера, видя перед собой давнее поле, усыпанное костями, — я дрался с Четырехлистником — генералом армии мертвых. Мы сошлись один на один. Это был не бой — мясорубка. Я победил, но он успел проткнуть меня когтем, пропитанным тленом. Я упал, чувствуя, как жизнь уходит. Думал, что умер, и знаешь что…

Я замолчал, сглотнув ком в горле. И продолжил:

— Когда я победил, то не увидел в его глазах ненависти. Я увидел… насмешку. И понял. Мы были для них не врагами. Мы были удобрением. Полигоном. Боги наблюдали за нашей бойней, как смотрят на драку петухов. И тогда… тогда я возненавидел их. Мне казалось, мы умерли почти одновременно, но я, как видишь, ошибался. Меня спасли, сам не знаю как — спросить-то уже не у кого.

Я посмотрел на свои руки, будто ожидая увидеть на них ту самую, древнюю кровь.

— А потом я проснулся. Тысячу лет спустя. В древнем кургане, что был моей могилой. Какой-то чудак-археолог, граф Темирязьев, расковырял саркофаг в поисках сокровищ. И разбудил меня. Как? Понятия не имею. Потом он умер, как и вся его семья, от нашествия мертвяков. Осталась одна Вероника — маленькая девочка, что не побоялась встать со мной плечом к плечу в битве против мертвых. А я… я вышел в мир, который даже не помнил моего имени…

Глава 20

Вега слушала меня, не шелохнувшись. Её лицо было каменным.

— Ты… анахорет? — тихо спросила она. — Заснул героем, чтобы проснуться…

— Чтобы проснуться и увидеть, что ничего не изменилось! — я вскочил с ящика, не в силах сидеть. Гнев, старый, как сама моя смерть, закипал во мне. — Боги всё так же безразличны! Только теперь у них есть такие вот… — я указал на неё, — … сотни! Надсмотрщики! А люди всё так же молятся и гибнут! Твоя сотня защищает не мир! Она защищает тюремщиков! Ту самую Правь, где они сидят на своих золотых тронах и наблюдают, как мы тут, в Яви, исходим кровью!

Я задышал тяжело, в груди всё горело. Я сжал кулаки, чувствуя, как в мой палец впивается холод металла.