Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

И как же тут темно. Никаких окон не выходит в сад – зеркальных окон, чтоб Саша могла видеть лилии, розы и ирисы, а Сашу бы не видел никто. Только светильники под потолком – круглые, жёлтые.

Было бы легче, если б Ференц швырнул их с мамой в темницу. Если бы запретил ходить по замку. Если бы принялся уговаривать кого-то из них выйти за него замуж. Но он просто собрал всех в пиршественном зале, или как это у них называлось, и сказал речь – сам почему-то, без глашатая:

– Это Алиса и Александра, королева и принцесса, мной похищенные. Они видели похищение друг друга, и этого достаточно; давненько не входило под этот свод пленённых по всем правилам женщин и девушек, и вот теперь – приветствуйте двоих!

В их дворце – если бы отцу в голову пришло вот так кого-то привести – все сейчас подняли бы бокалы с шампанским. Чаши с мёдом. Здесь застучали об пол – вилами, копытами, кто-то заливисто завыл, кто-то взлетел под потолок и там расхохотался.

– Мам, – прошептала Саша, пока мама кивала им всем подряд, как будто и здесь была королевой. – Мам, мы же не по правилам.

– Ай, замолчи, – сказала мама одними губами, – у них здесь слух у половины – как у мыши у летучей…

Кажется, под потолком и правда висела пара-другая летучих мышей, но после дороги в лесу такие мелочи Сашу уже не волновали.

– И они будут здесь, – возвысил Ференц голос снова, – будут жить здесь как гости – до тех пор, пока не явится за ними достойный спаситель.

– Достойный, – буркнула мама, – явится он, как же.

– Делайте всё, что они скажут, служите им, как они того попросят, если только не зайдёт речь о том, чтоб выпустить их на свободу.

– Во даёт, а, – сказала мама, – вот заворачивает. Закруглялся бы уже.

– Того же, кто против воли моей захочет помочь им обрести свободу, – говорил Ференц, и поверить было невозможно, что ещё недавно он в лесу вытирал пахнущие мясом пальцы о траву, – я изгоню из своих земель наве…

Мама чихнула очень громко – и прикрыла рот рукой.

– Ой, – сказала в наступившей тишине. – Извините.

– Изгоню из своих земель до конца нынешней истории, – поправился Ференц, – покуда не вернёт он их назад.

– Угу, – одобрила мама вполголоса, – хотя бы так. «Навеки». Ещё жизнью бы поклялся.

И вот теперь эта русалка из купальни разве что щипчики потрудилась отложить. Даже не поклонилась. Даже с места не поднялась.

– Ну нету у нас столько молока-то, – сказала, будто бы пыталась подбодрить, – не на кухне же вам купаться. Это хозяин вон умеет сотворять, ну или сын его, или ещё кто в распорядителях. Я только воду регулирую и говорю, где что.

– Вам же сказали нам всемерно помогать.

– Ой, а собрание, что ли, было? Всё-то мной пропущено.

Кто занимается образованием русалок?

– Ну ничего, – сказала эта розововолосая и встала наконец-то, – мы сейчас вам туда нальём кой-чего сладкого. Только не плачьте. Плен и плен, первый раз, что ли?

Лучше бы Ференц притащил их сюда за волосы.

* * *

Мама вязала. Очень быстро, очень нервно, из жёлтых ниток, потому что других тут не нашлось, а сотворить никто не озаботился. Подумаешь! Саша сидела у её ног, как на последнем сделанном дома портрете. Платье, которое ей выдали после купальни, было чёрным, как всё здесь, – правда, по рукавам и по подолу шли золотые цветы с золотыми листьями.

– Розовое? – спросил Гюрза до этого. – Голубое? Белое? Боюсь, у меня просто не… ну, не получится. Не делал ничего таких цветов. Нужно ждать отца.

Но Ференц Рьяный совещался – не в общей зале теперь, а в какой-то неизвестной, куда даже Гюрзе был вход закрыт. Воющим, лающим, скребущимся, хохочущим – пожалуйста. Видимо, кто-то из них был его союзником. Видимо, Ференц предпочитал говорить не с позиции силы, а сев на корточки.

Они, все четверо, сидели в так называемой Розовой гостиной. Из розовых вещей там были подлокотники, сиденья кресел и ковёр. Мама вязала. Гюрза спросил:

– Вы боитесь?

Мама сказала:

– Я боюсь не за сейчас.

Карина, которая лежала на софе как-то по диагонали – запрокинула голову и свесила к полу, – спросила:

– То есть нам ждать войска ещё раз?

Стычки случались часто, это Саша знала, но обычно всё происходило на границах. Никогда, выглянув из своего окна в угловой башенке, Саша не видела чужих штандартов. Не слышала чужих труб. А Карина с Гюрзой – слышали.

– Никаких войск, – объявила мама. – По правилам, освободить может достойнейший. С другим тёмный властелин и в схватку не обязан вступать. Нельзя пригнать толпу и спасти принцессу.

– Угу, – сказала Карина. – А ещё никто не нападает на чужие замки до финальной битвы, это мне тоже уже сообщили.

– Мой муж, – отрезала мама и так дёрнула спицами, будто хотела вонзить их кому-то в сердце, – мне не докладывается.

Где-то там, в зале за закрытыми дверями, куда им хода не было, Ференц сейчас продумывал ловушки. Саша представила, как он рассеянно машет рукой с этим своим растерянным выражением лица, которое можно принять за издевательство, и говорит:

– Ну, по стандарту что там? Огненная пропасть, какой-нибудь невесомый мост навесим, загадки, чудища…

Отцу придётся проходить сквозь все эти ловушки потому только, что мама сошла с ума.

– М-м, – сказала Карина. – А ваш муж как – достойнейший или пока нет?

Если бы Саша была мужчиной, она бы сейчас залепила ей пощёчину. Или если бы Саша была мамой. Сама Саша сидела на полу и чувствовала, как мама дёргает ногой. Под юбкой и свежим вязаньем видно, может, и не было, но Саша чувствовала.

– Нет, – сказала мама. – Сейчас – нет.

Зачем она так говорит?..

– Угу, – сказала Карина, – я так и подумала.

Гюрза, сидевший рядом, пихнул её локтем. Поздно, конечно. Некоторые люди умеют заводить врагов буквально парой фраз, и Карина принадлежала к их числу.

– Ещё же спальни, – произнёс Гюрза как будто реплику из другого разговора.

Спальни, конечно, спальни. Всех этих рыцарей, которых Гюрза с Кариной на пару погрузили в сон, Саша знала. Кто-то играл с ней в шахматы. Кто-то тайно подсаживал на яблоню. И ещё они пели в пиршественном зале – глубоко за полночь, когда отец уже отходил ко сну, а они всё сидели, и кто-нибудь – они сами, не слуги даже, – кто-нибудь ворошил угли в камине. Рыцари давали ей подержать шлем и попробовать конскую колбасу и козий сыр. Теперь они все спали здесь – не на полу, конечно: