Наследник Воли - Александр Горин

остатки яда «Призыва Позора» за мгновение превратив их в ничто. Я чувствовал, как энерго-информационные потоки Волынского, эти тончайшие паутинки влияния, крошатся и сгорают в огне моего гнева.

Волынский резко выпрямился, отшатнувшись от валуна. Его лицо, на мгновение, стало маской чистого, неприкрытого шока — он потерял контроль над самим пониманием происходящего.

Кирилл издал сдавленный стон, его тело напряглось до предела, а затем резко обмякло, будто из него выдернули стержень. Выражение злорадства сменилось пустотой и растерянностью воина, у которого только что мощным ударом выбили из рук двуручный меч.

И в этот миг, когда давление извне и ярость изнутри достигли критической точки, что-то во мне щелкнуло. Глубоко, в самой основе энергетического каркаса, в тех самых Узах, о которых я только начал узнавать из книг, словно рухнула внутренняя плотина.

И в меня хлынул океан.

Это было как пробуждение, как если бы я всю жизнь видел мир в черно-белых тонах, а теперь кто-то включил цвет. Энергия, которую я ощущал до этого, была бледной тенью, жалкой каплей в сравнении с океаном чистого, нефильтрованного могущества, которое вдруг заполнило каждый мой нерв и каждую мою клетку.

Мой «Кокон», который еще недавно трещал по швам, переродился и из грубой ментальной брони в сияющий, живой кокон из чистой воли. Я чувствовал, как аномалия Сада Камней, до этого давившая на меня свинцовой тяжестью, теперь лишь мягко обтекала это сияние, не в силах его подавить.

А я стоял в эпицентре этого хаоса, залитый чужой и, одновременно, своей силой, чувствуя, как старые, отточенные в тысячах тренировок и десятках реальных боев навыки встраиваются в мое новое «я», делая его цельным. Впервые с момента пробуждения в этом теле я был не Ярославом, притворяющимся кем-то другим. Я был и им, и собой настоящим. И это было… сильно.

Влажный воздух Сада Камней, казалось, впитал в себя все звуки, и голос офицера Герольдии прозвучал с металлической четкостью, нарушая оглушительную тишину.

— Вторая… атака отражена, — объявил он, неожиданно запнувшись на слове.

Все, игры кончились, пора нейтрализовать Волынского.

— Александр Сергеевич, — произнес я громким и ровным голосом, и все головы повернулись к Строганову. — Я полагаю, что Ментальный Регламент и дуэльный кодекс предполагают, что в бой вступают только его официальные участники.

Я медленно перевел взгляд на Волынского, стоявшего с каменным лицом и продолжил:

— Какое наказание предусмотрено за такое нарушение?

Строганов замер. Его лицо, обычно бесстрастное, исказила легкая, почти незаметная судорога. Он смотрел на меня, и в его глазах бушевала буря — ярость от того, что его втянули в открытую конфронтацию с Волынским, и холодное понимание, что я прав. Он был служителем закона, и теперь закон работал против его собственных интересов.

Инквизитор медленно повернулся к Волынскому.

— Любое внешнее вмешательство, — его голос был ледяным и не допускающим возражений, — карается немедленной дисквалификацией дуэлянта.

Он сделал зловещую паузу, дав этим словам повиснуть в наэлектризованном воздухе.

— В первый раз допускается формальное предупреждение. Но если подобное повторится, последствия будут строже. Намного строже.

Тонко играет. Он не назвал имени Волынского и не обвинил его прямо. Строганов, скрепя сердце, вынужденно встал на мою сторону, защищая букву закона, которую сам же и олицетворял.

Волынский не шелохнулся, его губы слегка тронула легкая, почти невидимая улыбка хищника, лишь на время отступающего после неудачной атаки. Его глаза, бездонные и холодные, встретились с моими, и в них читалось четкое послание: «В следующий раз я не упущу своего». Мотивы его жажды моего уничтожения оставались для меня темным лесом, и эту загадку предстояло решить.

Орлов понял, что и вторая стадия провалилась. На его лице, вместо недоумения, появилось ледяное, сосредоточенное напряжение. Он делал все по плану, но пока первые два его пункта рассыпались как карточный домик. Оставался последний, коронный удар.

Во мне всплыли слова Лизы о брате: «Третий удар — «Казнь надменности»… Он пытается сломать волю, заставить подчиниться».

Дмитрий Орлов закрыл глаза на секунду, и когда он их открыл, его воля сжалась в идеально отточенный клинок, несущий на меня ощущение бессмысленности любого сопротивления, его абсолютного превосходства.

Но то, что должно было сломать, теперь едва достигло меня. Море энергии, высвобожденное щупом Строганова, стояло между мной и атакой непроницаемой стеной. «Казнь Надменности» разбивалась о мое спокойствие, как морская волна о скалу. Я чувствовал ее давление, но оно было далеким, чужим.

Выдержать этот удар не составило никакого труда, это было даже скучно.

Я стоял, не двигаясь, глядя на Дмитрия Орлова. Его «Казнь» окончательно развеялась, не оставив и следа.

Он был бледен, его грудь тяжело вздымалась. Он проиграл и знал это.

— Три атаки отражены, — голос офицера Герольдии прозвучал формально, но в его интонации слышалось неподдельное уважение. — Победа за Ярославом Нестеровым.

Внутри все замерло, а потом взорвалось глубоким, всепоглощающим удовлетворением.

Операция завершена. Победа. Я сделал это!

Мой ум начал прогнозировать последствия с огромной скоростью.

Эта победа… Она дает мне статус опасного игрока. Уважение, пусть и вынужденное, таких как Строганов. Страх таких как Орловы. Доверие отца.

Теперь у меня есть платформа, основа, с которой можно действовать смелее. Доступ к архивам Багрецовых, влияние в Совете Двенадцати, рычаги для давления на Канцелярию… Все это теперь не пустые мечты, а реальные, осязаемые ступени к моей цели. И я буду их использовать. Каждую.

Кирилл сделал шаг вперед. Его голос был тихим и прерывистым, полным стыда.

— Приношу… свои извинения… за оскорбление, — выдавил он, не в силах поднять на меня глаза.

Элеонора Орлова резко, с лицом, искаженным яростью и унижением, схватила сына за локоть и оттащила его назад, что-то прошипев тому на ухо. Но настоящая угроза исходила от его отца.

Виктор Орлов медленно подошел ко мне. Его тяжелый взгляд скользнул по моему лицу, затем по лицу моего отца.

— Поздравляю с победой, Ярослав Вячеславович, — его голос был ровным и глухим. — Вы… превзошли все ожидания. Род Нестеровых, похоже, обрел новую силу и я надеюсь, что вы сумеете ее удержать. А то, знаете ли, в наше неспокойное время даже самый крепкий корабль может неожиданно напороться на подводные камни.

Он слегка склонил голову в едва уловимом, почти насмешливом поклоне, развернулся и медленно зашагал прочь, уводя за собой свою семью.

К мне уже подходили отец и Владимир, с другой стороны приближались Багрецовы — Гордей с дочерью.

Строганов, проходя мимо, на мгновение повернул ко мне голову.

— Поздравляю. Достойно, — бросил он коротко и, не ожидая ответа, направился к карете со знаками Тайной Канцелярии.

Лиза Орлова, отставшая от семьи,