Наследник Воли - Александр Горин

с удивлением осознал, что его холодный, аналитический фокус направлен не на меня, а на кого-то из присутствующих в толпе. И направлено оно с неприязнью, соперничеством, желанием уничтожить. На кого? Этого я пока не мог понять.

Почти к самой площадке подъехала черная карета, запряженная тройкой серых лошадей. Кучер натянул поводья, карета остановилась и из нее вышли старший Багрецов с дочерью. Гордей Багрецов заметил мой взгляд и слегка, с превосходством, кивнул, как будто подтверждая, что да, он видит объект своего интереса и теперь будет наблюдать.

А вот Лада увидев меня, с облегчением улыбнулась мне и почти сразу же я почувствовал исходящий от нее тончайший, почти неосязаемый поток теплой и нежной энергии. Ее взгляд стал глубже, сосредоточеннее, словно она вкладывала в него всю свою сущность. Эта энергия окутала мое сознание, стабилизируя его, сглаживая острые углы усталости и напряжения. Внезапно поддерживать «Кокон» стало намного легче.

Я едва заметно кивнул ей, принимая ее поддержку.

— Смотри, брат, вон они, — тихо произнес Владимир, шагая справа от меня. — Рыжий будет секундантом у Дмитрия. Как и я у тебя.

Отец, шедший слева, лишь тяжело вздохнул, его взгляд был прикован к центру площадки.

В центре песчаной площадки стояли братья Орловы. Старший, Дмитрий, стоял неподвижно и исподлобья смотрел на меня. Он чувствовался максимально сосредоточенным, напряжённым и заряженным на бой. Да, психологически он хорошо подготовился.

Рядом с ним нервно переминался с ноги на ногу рыжеволосый Кирилл: он был явно не в силах скрыть нетерпение и злорадное ожидание предстоящего зрелища.

Чуть поодаль расположились их родители. Глава рода, Виктор Орлов, грузный мужчина с седыми висками и тяжелым, пронзительным взглядом, стоял неподвижно, скрестив руки на груди. Рядом с ним, положив изящную руку на его локоть, стояла его супруга — Элеонора Орлова. Ее лицо выглядело уставшим от жизни, ее некогда яркая красота угасла, оставив после себя лишь острые черты, тщательно скрываемые под слоем косметики.

И именно с ней, склонив голову в учтивом, но отстраненном полупоклоне, беседовал Дмитрий Волынский. Его худая, подтянутая фигура в строгом сюртуке казалась еще более аскетичной на фоне дорогих, но безвкусных нарядов Орловых. Он что-то тихо говорил, его улыбка была холодной и ровной, а жесты — скупыми и точными. Элеонора слушала его со смешанным выражением подобострастия и высокомерия, изредка кивая.

Толпа замерла, когда мы подошли к центру площадки. Мы молча прошли к группе Орловых, и едва мы остановились, как Кирилл не выдержал.

— Ну что, Нестеров, — язвительно бросил он, — готов получить по заслугам? Брат тебе сейчас покажет!

Я спокойно встретил его взгляд.

— Звучит очень смело для человека, который выставляет на дуэль старшего брата вместо себя, — холодным голосом ответил я.

Кирилл вспыхнул и открыл было рот для новой колкости, но в этот момент седовласый офицер Герольдии, исполнявший роль распорядителя, шагнул вперед.

Его громкий, безразличный голос прорезал напряженную тишину:

— Поединок чести между Дмитрием Орловым и Ярославом Нестеровым объявляется открытым. Основание — публичное оскорбление, нанесенное господином Нестеровым Кириллу Орлову.

Пока офицер говорил, я внимательно рассматривал своего оппонента и тут я заметил такое, от чего мой мозг заработал с утроенной скоростью.

На мизинце правой руки Кирилла тускло поблескивал массивный перстень с темным, почти черным камнем, оправленным в витой серебряный обод.

Фотографическая память, отточенная годами оперативной работы, тут же выдала сопоставление. Бал. Волынский, неприметно стоящий у колонны. Его длинные, ухоженные пальцы, сложенные перед собой. И тот самый перстень — такой же матовый, холодный, чуждый яркому свету зала.

Теперь он был на руке Дмитрия.

Холодный взгляд офицера скользнул по нашим лицам и он продолжил:

— По взаимной договоренности сторон, господин Нестеров обязуется выстоять три атаки. Отказ от защиты или контратака будут считаться нарушением с его стороны. Во всем остальном действуют стандартные условия: разрешено любое оружие и психические техники, кроме запрещённых Ментальным Регламентом.

Офицер говорил, а мои мысли мчались с безумной скоростью, анализируя увиденный перстень. Это не украшение, это пси-усилитель. Подарок или, что более вероятно, временная передача оружия. Волынский не просто наблюдал, он вооружил старшего Орлова инструментом, который компенсировал его недостаток силы или контроля. Причем личным инструментом — и это говорило о многом.

Я направил свой взгляд на Волынского. Зачем тебе нужна моя смерть?

— По установленному порядку, — громким голосом продолжал офицер, — объявите ваших секундантов. Господин Орлов, кто ваш секундант?

Дмитрий Орлов сделал шаг вперед.

— Мой брат, Кирилл Орлов.

Он указал на младшего брата, чьи рыжие волосы ярко выделялись в толпе. Кирилл, стараясь придать лицу надменное выражение, подошел и встал рядом со старшим братом.

Волынский не видел, что я на него смотрю и не контролировал выражение своего лица. И зря. Я заметил, как его маска холодной учтивости на мгновение сползла, и в его глазах, устремленных куда-то в сторону, вспыхнула такая бездонная, первозданная ненависть, что у меня похолодело внутри. Но тут же, словно по щелчку, это исчезло. Он встретился взглядом с кем-то из толпы, холодно улыбнулся и сделал легкий, почти небрежный кивок.

Я повернул голову и увидел, что он кивает Строганову. Инквизитор, неподвижно стоявший под дубом, выдержал паузу дольше, чем того требовала простая вежливость, прежде чем ответить едва заметным движением подбородка.

Офицер передо мной кивнул и повернулся ко мне.

— Господин Нестеров, ваш секундант?

Мое наблюдение говорило об одном: Волынский и Строганов ненавидят друг друга. Почему? Сейчас неважно. Использовать.

Владимир, выпрямив спину, сделал шаг вперед, гордо подняв подбородок.

— В качестве своего секунданта, — мой голос прозвучал четко и ровно, разносясь по замершему Саду Камней, — я прошу выступить Александра Сергеевича Строганова.

Тишина, наступившая после моих слов, была оглушительной. Даже туман, казалось, перестал шевелиться. Офицер Герольдии на мгновение замер с приоткрытым ртом, Владимир застыл и его лицо выражало полное недоумение, а Дмитрий Орлов непроизвольно выпрямился, его брови поползли вверх.

В толпе пронесся сдавленный гул, все взгляды устремились к темной фигуре под дубом.

Строганов не шелохнулся, его лицо оставалось абсолютно бесстрастным, но я видел, как на долю секунды его пальцы сжались. Он медленно перевел на меня свой тяжелый, всевидящий взгляд за которым читалась холодная переоценка ситуации.

Но лучшей реакцией было лицо Волынского. Его привычная маска снисходительной насмешки испарилась, обнажив чистейшее, немое изумление, которое тут же сменилось вспышкой такой лютой, бессильной ярости, что его ментальное поле на миг стало похоже на клубок раскаленных шипов.

Инквизитор замер, его бесстрастное лицо ничто не выдавало, но я увидел, как на долю секунды сжались его губы, будто он почувствовал во рту вкус лимона.

Он понимал.