Наследник Воли - Александр Горин

Он понимал все. Я не просто просил его быть свидетелем, я намеренно ставил его лицом к лицу с Волынским, пользуясь их взаимной ненавистью как щитом. Я заставлял его, служителя системы, публично встать на мою сторону в этом аристократическом споре. Это была ловушка, завернутая в форму вежливости.

Отказаться он не мог. Отказ был бы публичным оскорблением только что восстановленного в титуле графа и, косвенно, Князя, этому титулу благоволившего. Согласие означало, что он становится частью моей игры.

Строганов медленно, будто против воли, вышел из тени.

— Честь для меня, граф, — его голос был ровным и холодным, как сталь.

Он сделал несколько шагов и встал по левую руку от меня, лицом к Орлову и Волынскому.

Волынский не выдержал. Его тонкие губы искривились в гримасе, которую он даже не пытался скрыть.

— Какая… неожиданная компания, — прошипел он, глядя на Строганова. — Тайная Канцелярия теперь оказывает протекцию родам? Или у вас личный интерес, Александр Сергеевич?

Строганов повернул к нему голову.

— Я здесь, чтобы обеспечить соблюдение Регламента, Дмитрий Петрович, — холодным тоном произнес глава Департамента. — Не более. Но и не менее.

Его слова повисли в воздухе ясной угрозой. Любое нарушение правил со стороны Орлова теперь будет зафиксировано не аристократом-соперником, а инквизитором.

И теперь Строганов не мог исподтишка нейтрализовать меня — его репутация и прямая, видимая всем конфронтация с Волынским обязывали его обеспечить безупречное соблюдение правил. Любая моя неудача легла бы и на его репутацию.

Расстановка сил изменилась мгновенно, теперь это была не просто дуэль. Это была битва на двух фронтах — явном и тайном. И мой самый опасный противник по воле случая и моего расчета оказался по мою сторону. Пока что.

— Условия и секунданты подтверждены, — офицер отступил на шаг, его рука описала резкий жест, отделяющий нас от остального мира. — Пусть воля сильнейшего свершится. Господин Орлов, ваша первая атака.

Внимание. Активировать защиту. Я принял стойку «Несокрушимого фундамента», активировал ментальную защиту «Кокона» и включил сканирующую технику «Взгляд орла».

— Начинаем, — Дмитрий произнес эти слова с такой резкостью, будто отсекал последние остатки церемоний, и его пальцы сплелись в знакомый жест.

Держись. Всего три удара. Ты держал куда больше.

Мой «Взгляд орла» начал сканировать архитектуру и тот же миг, перед моим внутренним взором всплыл образ Лизы Орловой на балконе и ее тихие слова: *«Первая техника, его любимая: „Молот гордыни“ — это чистейший ментальный таран».*

Так оно и было. Его воля, грубая и неистовая, сжималась в единый сгусток чистой ярости и застарелой обиды. Я почувствовал, как аномальная атмосфера Сада Камней, эта вязкая пелена, обязанная гасить любую мощь, вдруг странным образом расступилась перед формирующимся ударом, не ослабив его, а, казалось, даже сфокусировав.

Моя собственная защита под гнетом аномалии Сада отзывалась вяло, ее эффективность была существенно ослаблена, в то время как его атака, вопреки всем законам этого места, сохраняла идеальную силу.

Он атаковал меня ударом «Молота» в своей первозданной, сокрушительной мощи, какой она должна была быть за пределами этого места и оказалась гораздо более мощной, чем я предполагал в своих расчетах.

Мир взорвался ослепительной, белой болью, выжигающей все мысли. Я услышал, как с оглушительным, похожим на хруст кости звуком, треснул слой «Зеркала», а «Фундамент» под ногами задрожал самой основой, готовый рухнуть. Я чувствовал, как мое собственное «я» трещит по швам под этим чудовищным, ничем не сдерживаемым давлением.

Сознание поплыло, потеряв связь с телом, и я, отчаянно борясь с накатившей темнотой, едва удержался на ногах. Воздух сгустился, задрожал, и я почувствовал, как мое собственное сознание затрещало под чудовищным давлением.

И в этот миг я ощутил знакомое прикосновение — тонкая, но невероятно устойчивая нить энергии от Лады, устремившаяся ко мне, чтобы стабилизировать рушащуюся защиту. Но в этот раз к ее нежному, теплому потоку присоединилась другая энергия — жесткая и суровая. Ее отца.

Они действовали вместе, их воли, столь разные, сплелись в единый поддерживающий каркас. Мысль о том, что Гордей Багрецов вкладывает в меня свои силы, была одновременно и отрезвляющей, и обнадеживающей — он видел во мне ценный актив, который нельзя было так просто списать: его инвестиция в меня требовала защиты.

Их объединенная помощь стала якорем, позволившим мне зацепиться за реальность. Я начал восстанавливать «Кокон», сшивая ментальные разрывы, вновь выстраивая слои защиты, которые уже не казались такими хрупкими.

Но едва я успел выдохнуть, как случилось нечто иное. Со стороны Строганова, до этого остававшегося безучастным наблюдателем, пришел не удар, а нечто худшее — идеально отточенное, безжалостное отсечение.

Его воля, холодная и острая, как клинок, молниеносно проскользнула в пространство между мной и поддерживающим каналом Багрецовых и перерезала его. Связь с Ладой и ее отцом оборвалась мгновенно и бесшумно, оставив меня вновь один на один с давящей аномалией Сада Камней и сокрушительной силой Орлова.

Боль, холод и пустота после обрыва связи свалились на меня свинцовым грузом. Но именно эта безжалостность Строганова стала последней каплей.

Это — просто боль. Проверка чего я стою. Я не сдамся. Не отступлю и сломаюсь.

Глубоко внутри, в самом ядре сознания, ярко вспыхнула решимость пойти до конца.

Сквозь огонь в висках и гул в ушах я активировал «Шепот» против Дмитрия. Я сделал тончайший энерго-информационный укол прямо в сознание Орлова, в тот самый миг, когда он сосредоточенно поддерживал зону действия перстня.

«Твой перстень… треснул. Смотри… он гаснет. Ты подвел брата и сломал подарок Волынского.»

И в тот же миг, не дожидаясь результата, я совершил невозможное. Я отпустил остатки «Зеркала», позволив ему рассыпаться, и всю свою волю, каждую ее крупицу, вогнал в последний, внутренний слой защиты — «Абсолют». Он сомкнулся вокруг моего сознания нерушимой скалой в бушующем море.

А энергию, всю эту чудовищную мощь «Молота», я больше не сдерживал. Через трещины в «Зеркале», через подошвы сапог, я направил ее вниз, в «Фундамент», а через него — в глубь земли. Я пропускал его сквозь себя, превращая в ничто.

Это было запредельное напряжение. Казалось, мои кости сейчас превратятся в пыль, а сосуды лопнут. Но я стоял. И смотрел поверх агонии в глаза Дмитрию Орлову, безмолвно говоря ему одно: *Твоя сила бесполезна. Ты бьешь по земле.*

Его взгляд, прежде наполненный холодной уверенностью, дрогнул. Он почувствовал, что его удар, призванный снести все на своем пути, уходит в никуда, растворяясь в каменной тверди. И одновременно сработал мой «Шепот». Дмитрий судорожно сжал свою руку с перстнем, его лицо исказилось паникой. Мой «Шепот» упал на благодатную почву его собственных