Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

Воссоединение

Лента времени: 14:12 PST, 18 августа 2008 года (три дня спустя)

Роджер не подозревал, что есть столько вариантов быть математиком. В математике чрезвычайно много областей, и сами эти области еще делятся по направлениям; фрактальная паутина специализаций тянется за собственным хвостом в глубины каталога предлагаемых курсов. Будто заглядываешь за ворота ада. Бесконечные кабинеты математики с бесконечным количеством математиков, каждый из которых рад объяснить в мельчайших, вызывающих зубную боль подробностях, почему ни в коем случае не следовало ограничиваться общим курсом математики в бакалавриате.

Но Доджер Чезвич хорошо известна в математических кругах: Доджер Чезвич – девочка, которая решила уравнение Монро. (Воспоминание о том, как она робко показывает ему свою работу, написанную гелевой ручкой в блокноте в линеечку, ранит меньше, чем раньше, потому что теперь он снова ее увидит и скажет, что был неправ, когда от нее отвернулся, но и она тоже была неправа, и она же математик – разве она не понимает, что теперь счет сравнялся? Разве она не понимает, что пора прекратить играть в прятки?) То, что она выбрала аспирантуру в Беркли, – важное событие для Беркли. Конечно, не настолько значительное, как если бы удалось заполучить настоящую знаменитость или кого-нибудь, чьи родители могут себе позволить подарить университету новую библиотеку, но все равно событие. Кто-то точно должен был похвастаться, что заполучил ее на свою специальность.

Кто-то так и сделал. В одном из бюллетеней шахматного клуба он находит упоминание о «новой студентке Д. Чезвич, которая будет изучать теорию игр на нашем славном математическом факультете». Вооружившись именем, описанием, датой рождения и специализацией, он без проблем нашел ее научного руководителя и так же без проблем представился ее братом, который хочет сделать ей сюрприз. Это ложь, но весьма правдоподобная: они достаточно похожи, чтобы сойти за брата с сестрой. У них одинаковые глаза. Они родились в один и тот же день, но попали в приемные семьи на противоположных концах континента. И давным-давно (хотя в это уже верится с трудом, потому что больше этого не случалось) они могли разговаривать друг с другом, просто закрыв глаза.

Когда Роджер не ленится потратить время и понять, чего именно он хочет, люди обычно идут ему навстречу. Прошло три дня с той экскурсии по кампусу (которая, после того как Доджер сбежала, в итоге прошла вне кампуса), и вот он стоит на пороге ее квартиры с шахматной доской под мышкой, пытаясь собраться с духом и постучать.

– Привет.

Он поднимает взгляд. На балконе стоит девушка. Невысокая, с классными формами, образец американской красоты: она идеально смотрелась бы и болельщицей на бейсбольном матче, и в коротких шортах в кузове пикапа. Его личная жизнь – этакая череда открыток Норманна Роквелла, и эта девушка отлично вписалась бы в нее, не нарушая закономерности. Волосы пепельного цвета, светлые глаза, и смотрит она так, будто он представляет собой интересный новый вид насекомого, который нужно поместить в банку и как можно дольше изучать.

– Привет, – отвечает он.

Девушка оценивающе смотрит на него.

– Ты не ко мне, потому что я тебя не знаю. Кэнди тоже не вариант – у нее есть парень, и он сложен как танк «Шерман». И ты точно пришел не к Доджер. У нее парня нет и не будет. Я не уверена, что она вообще понимает, зачем людям в трусах что-то кроме выпускного отверстия для отходов.

Он вопросительно поднимает бровь.

– Ты давно здесь живешь?

– Неделю. Но я наблюдательна. И быстро просекаю, что к чему. – Облокотившись на перила, девушка делает затяжку и пускает дым в его направлении. Затем постукивает сигаретой о перила, и пепел падает точно в кусты под балконом – результат долгой практики. – Это шахматная доска?

– Да, – отвечает Роджер, пытаясь не принюхиваться к воздуху, как голодная собака. В последний раз он курил восемь дней назад. Личное достижение, которым он мог бы гордиться, но в данный момент он не чувствует гордости. Он чувствует, что пытает сам себя без всякой на то причины.

– То есть ты все-таки к Доджер.

– Да.

– Зачем? – Ее взгляд вполне способен пригвоздить к тротуару. – Доджер не из тех, кто хочет иметь друзей. Она говорит, что хочет, но она врет. Она хорошо умеет врать.

– Откуда ты знаешь – может, она просто нервничает?

– Потому что я наблюдательна. – Девушка снова затягивается, все еще пристально разглядывая его. – Как тебя зовут?

– Роджер.

– Ваши имена рифмуются. Мило. Если бы вы были братом и сестрой, могли бы подать в суд на родителей. – Она выпускает дым через нос. – Последний шанс, Роджер. Если не постучишь, сможешь спокойно уйти. Уверена на все сто, она не хочет тебя видеть. Последние дни она похожа на привидение. Уйдешь и, возможно, никогда больше ее не увидишь.

– Спасибо за совет…? – Он подвешивает вопрос в воздухе и ждет ответа.

Ее губы кривятся в подобии того, что с натяжкой можно назвать улыбкой.

– Эрин, – отзывается она. – Не говори потом, что я не предупреждала.

Она роняет сигарету, растирает ее каблуком и скрывается внутри.

Роджер нажимает кнопку звонка.

Расписание у Доджер составлено крупными блоками: достаточно большие промежутки свободного времени перемежаются с интенсивными рабочими часами – она проводит занятия вместо профессоров, у которых есть дела поважнее, проверяет студенческие работы и пытается не слишком придираться к бакалаврам. Они не виноваты, что они пока только в начале пути, который она уже прошла, и, может быть, если она будет почаще себе об этом напоминать, ей перестанет хотеться чем-нибудь в них швырнуть. И так нужно терпеть, что, занимая место преподавателя, ей приходится одеваться как взрослой или, по крайней мере, надевать что-то отличное от пижамы. Дресс-коды отравляют ее существование.

(Несколько человек, посмотрев на ее расписание, сказали, что это чушь, что так не работает: у нее не может быть столько свободного времени. Она не понимает, чего они так дергаются. Она просто меняла местами числа, пока они не встали так, как ей хотелось. Не то чтобы это было сложно.)

Кто-то звонит в дверь. Она отрывается от компьютера. Соседок нет дома, и Доджер совершенно уверена, что если бы она заказала пиццу, то не забыла бы об этом, хотя бы потому, что тогда она должна была бы заметить и принять, что голодна. Осознание потребностей собственного тела никогда не было ее сильной