Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

опозданий пока равняется ста процентам. Она сократит его до пятидесяти, когда придет вовремя на следующую встречу, потом до тридцати трех, двадцати пяти, и он будет все уменьшаться и уменьшаться, пока не станет пренебрежимо малым… Но это неважно. Все все равно будут помнить, что в первый раз она опоздала. Это ее не радует, но она изображает улыбку, спрыгивает с велосипеда и пристраивает его у основания крыльца.

– Простите, – говорит она. – Я совсем забыла о времени.

– О времени, о пространстве, о том, где ты оставила ключи… – говорит одна из таких же аспиранток и смеется, и ее смех пугающе похож на брачный крик кукабуры. Это красивая брюнетка со смуглой кожей и длинными волосами; на ней толстовка с геометрическим узором из оранжевых, розовых и канареечно-желтых квадратов. Может быть, она – тот второй математик, которого обещали Доджер, когда она записывалась в эту экскурсионную группу. Было бы здорово. Математики женского пола существуют, просто встречаются реже, чем ей хотелось бы, и у большинства из них нет чувства юмора.

Всего их шестеро, включая девушку в примечательной толстовке. Высокий бритоголовый парень с по меньшей мере одиннадцатью татуировками, молодая китаянка – она не оторвала взгляда от мобильного, даже когда велосипед Доджер с визгом проехался по дорожке, – пухленькая блондинка с розовыми прядками и восторженным выражением лица, как будто кампус – самое удивительное место, какое она видела в своей жизни, и крепкий загорелый мужчина с кустистой бородкой и в футболке с надписью, предлагающей людям спросить у него, как пройти на улицу Сезам. Все выглядят куда бодрее, чем Доджер, но еще – и это важнее – они выглядят как ее единомышленники. Они отмечены печатью приветливой утомленности (именно такая у нее ассоциируется с аспирантами) и спокойного смирения с неизбежным (оно у нее ассоциируется с людьми, которых она почти никогда не бесит). Может быть, они смогут подружиться.

– Мы ждем еще одного человека, – говорит парень с татуировками. У него удивительно мягкий голос, и в нем слышится легкий новошотландский акцент. На парне кожаный жилет – целая Страна чудес из значков, булавок и нашивок с панк-группами, о которых она никогда не слышала. Как будто она встретила путешественника во времени, который перенесся из прошлого на несколько десятков лет вперед, а заодно перескочил через пару континентов. – Так что ты не последняя. Меня зовут Кот.

– Родители назвали его по-другому, – сообщает девушка, которая торчит в телефоне.

– Тебя родители тоже назвали не Джессикой, – парирует Кот. В его голосе нет раздражения – этот диалог явно происходит не в первый раз.

– Нет, они просто дали мне имя, которое белые люди не в состоянии выговорить. Мне надоело слышать, как его коверкают, поэтому все зовут меня Джессика, и мы страшно довольны тем, какие мы прогрессивные. – Джессика наконец поднимает взгляд. – А знаешь, что белые люди вполне в состоянии выговорить? «Том».

– Но я не похож на Тома, – протестует Кот.

– На Кота ты тоже не слишком похож. У тебя нет хвоста.

Доджер фыркает, чтобы не рассмеяться, и поднимает руку, как на уроке, чтобы привлечь внимание.

– Если кому-то от этого станет легче, меня родители назвали «Доджер», – говорит она.

– Ух ты, круто, – говорит Кот. – На такое имя я согласен.

– Походи с таким именем в среднюю школу и тогда уже соглашайся, – мягко говорит Доджер.

– Смита, – говорит девушка в примечательной толстовке, прикладывая руку к груди.

– Дэйв, – говорит мужчина с бородой.

– Я… м… Лорен? – По акценту блондинки понятно, что она со Среднего Запада; в конце предложения интонация идет вверх, как будто это вопрос. – Я биохимик.

– Круто, – говорит Доджер. – Мы все естественники?

– Химия, – отзывается Дэйв.

– Генетика, – говорит Смита. – Так что если тебе нужен биологически точный велоцираптор – это не ко мне. А вот если какое-нибудь кошмарное порождение науки, свернувшей на кривую дорожку, то дай мне пару лет, и я его тебе преподнесу.

– Круто, – снова говорит Доджер. Ей кажется, что это слово придется повторить еще много раз.

Она не против. Это же аспирантура. Если здесь не круто, значит, она где-то сделала неправильный выбор. Ей не очень нужна степень. Ей не хочется преподавать – она просто не может представить себя на месте отца и не собирается провести всю жизнь в кабинете, – а с теми наградами, что у нее уже есть, с тем, чего она уже добилась, чего достигла, она могла бы сделать научную карьеру и без дальнейшего обучения. Но она хочет учиться. Она зависима от знаний больше, чем от всего, чем можно напичкать тело, она это знает наверняка: она перепробовала все, что есть, и даже кое-что, чего нет (спасибо новаторам с химического факультета). Ничто из этого не сравнится с процессом получения знаний.

(Это не совсем правда. Она никогда не курила. Запах сигарет навевает мысли о Кембридже, а думать о Кембридже – значит думать о том, чего никогда не было, о том, что едва не погубило ее, когда она была еще слишком маленькой и не знала, как удержаться на плаву. Так что она избегает сигарет и всего, что может напомнить об этой части прошлого. Да и не то чтобы никотин так уж стимулировал нейроны. На самом деле их стимулирует ритуал, а ритуалов у нее предостаточно.)

Джессика, снова оторвав взгляд от мобильного и прищурившись, с подозрением рассматривает Доджер.

– Доджер, – говорит Джессика.

– Да, – отвечает Доджер.

– Доджер Чезвич.

– Да.

– Ты решила задачу Монро, когда тебе было… девять?

– Где-то так, – отвечает Доджер.

– Никогда в это не верила, – говорит Джессика. – Кто тебе помог?

– Никто, – отвечает Доджер. – Дай угадаю: математика?

Джессика кивает.

– Прикладная и определенно вычислительная. А ты?

– До сих пор мечусь между динамическими системами и теорией вероятностей, но, может, не буду пытаться свалить отсюда через четыре года, а задержусь еще на год и проработаю оба направления. Но на самом деле сейчас мне хочется заняться теорией хаоса и теорией игр. Так что я вообще не знаю, куда меня занесет. – Доджер широко разводит руками. – В каком-то смысле я здесь как раз за этим. Чтобы было время понять, чего я хочу.

– Теория хаоса… Это же то, чем занимался чувак из «Парка юрского периода»? – спрашивает Кот.

– Вроде того, – отвечает Доджер и мысленно благодарит себя за то, что не надела футболку с соответствующим принтом.

Она раз за разом меняла их по мере того, как росла, – Господи, спасибо за «Хот Топик»: там всегда рады потворствовать ностальгическим настроениям. Остальные дети предпочитали Санта-Клаусов и пасхальных зайчиков. А она – Яна Малькольма и мир, где математики могли стать рок-звездами.

– Я все еще не