Лихо. Игла из серебра - Яна Лехчина

бессмертных костлявых стражей, стерегущих их покой. Лазар сел за стол у окна, ведущего во внутренний сад; само окно приоткрыл, немного поколдовал – шёлковые занавеси закачались, и из сада потянуло влажным цветочным воздухом. Шар из колдовского огня горел над Лазаром, как светоч, и, чтобы не беспокоить охранников, иногда прогуливающихся по дворцу, Лазар уплотнил ночную тьму. Теперь снаружи нельзя было понять, есть ли кто-то в библиотеке, – только если сильно приглядеться.

Лазар стал читать.

Когда он разглядывал изображение стража, чей голый костяной череп украшала железная воинская шапка-мисюрка, то услышал обрывок разговора.

– …с ним?! – Сказано сдавлено и возмущённо, почти похоже на визг.

За окном – шаги. Кто-то шёл и беседовал, однако пока голос подал только один человек.

– Я не могу поверить. – Кажется, говорившего трясло. – Ладно бы кто угодно… но он?

Как нарочно, шаги остановились.

Лазар с любопытством оторвался от книги. Подумал: стоит ли оповестить о своём присутствии? Например, покашлять?

– А что, – раздался второй голос, приглушённо-бархатный и слегка насмешливый, женский, – другого бы ты стерпел?

Лазар аж выпрямился.

Меила. А её повизгивающий раздосадованный спутник, должно быть, Асир?

Тут же подумал: либо он за неделю исчерпал десятилетний запас умения оказываться в нужном месте в нужное время (сначала – Эйлуд в красильнях, теперь – разговор под окном библиотеки), либо эта беседа подстроена.

– Издеваешься!.. – в сердцах зашипел Асир.

Время, когда можно было благородно привлечь к себе внимание, прошло. Теперь оставалось только подслушивать.

Лазар лёгким покачиванием пальцев растворил шар из колдовского огня. Немного сдвинул занавеску потоком воздуха, чуть наклонился вбок – и так смог увидеть две фигуры. Подумал: ну какой же молодец, что зачаровал темень!.. Он-то для них – всё ещё невидимка.

Не удержался и незаметно усилил блеск звёзд в ночном небе – чтобы всё рассмотреть.

Асир был полностью одетый и даже нарядный – рубаха-камиза, шаровары, подпоясанный халат, остроносые кожаные тапочки… Он беспокойно ходил под окном туда-сюда и тем страннее выглядел рядом с Меилой. Та стояла, скрестив руки на груди, прижавшись спиной к грушевому дереву. Вьющиеся волосы не заплетены. Вид полудомашний, точно её только из постели вырвали, – и судя по тому, как тщательно был одет Асир, его в этой постели не было.

– Тебе нравится меня мучить?!.. – воскликнул Асир натуженным шёпотом. Он подошёл ближе к Меиле и стал выглядеть совсем печально: взбешённый, обиженный и маленький, ей по плечо. – Так знай: и другого не стерпел бы, страдал бы, но вынести эту башильерскую крысу…

Всё стало настолько забавным, что Лазар едва удержался, чтобы не рассмеяться.

Быть не может, чтобы такое – и совпадение!.. Нарочно не придумаешь. Однако стал бы Асир говорить о своих чувствах, если бы знал, что его слышат? Он казался Лазару страшно гордым человеком. А тут – как на ладони, несчастно влюблённый.

Да и Меиле зачем это подстраивать? Неужели и правда – случайность?

Лазар ощутил себя героем настоящей пошлой пьески о любовных неурядицах.

– Подлый бездельник, злоупотребляющий гостеприимством мастера, – выплюнул Асир. – Он предаст его, как предал свой орден захватчиков. Что ты в нём нашла?

– Ты обо мне не беспокойся, – мурлыкнула Меила. – Что в нём не нашла, в других найду.

Что ж. Ожидаемо. Лазар ведь не думал, что станет любовью всей её жизни.

Асир отшатнулся. Лица не было видно, но, похоже, перекосило его знатно, – и Лазар ему посочувствовал.

– В каких других? – спросил Асир сипло.

Меила оттолкнулась от ствола, потуже запахнула халат.

– Устала я, – вздохнула она томно. – Спать хочу. Дай отдохнуть до утра.

И она ушла. Просто развернулась, скользнула мимо дворцовой стены и оставила Асира одного в саду. Какое-то время тот смотрел ей вслед, а потом перевёл пустой взгляд на окно библиотеки.

Эх, всё-таки осталась в Лазаре эта крохотная, почти задушенная в читальнях, молельнях и больницах частица души… Частица простого борожского парня, который в своё время от потасовок не бежал и сейчас – мимоходом! – совершенно азартно подумал: что, если Асир его увидит? Почувствует чары, захочет приблизиться и поймёт, что всё это время за ним наблюдали.

Лазар сам себе мысленно присвистнул: ну и дурак! Вот что делает с человеком одна-единственная драка. Стоило несколько месяцев назад повозиться со стражниками из зиндана, и вместо учтивого начитанного монаха-колдуна теперь то и дело проявлялся сын кузнеца из деревни Засижье. Конечно, не будет он сражаться с учеником Залвата… Глупость какая.

Но Асир так его и не рассмотрел. Покачался на месте, как пьяный, и, сжав кулаки, побрёл прочь.

Лазар остался в темноте один. Потом заново зажёг колдовской огонь, – завесу из ночной мглы на всякий случай пока не убирал, – и осторожно закрыл книгу.

Обидно ему не было. Асир не сказал ничего, что Лазар бы не думал о себе сам, а что о Меиле… Клятв ему она не давала. Надежд не обманывала. Да и Лазар понимал, что привязываться к ней не стоит, а если всё же слишком проникся теплом, которым она по своим причинам решила с ним поделиться… Ну кто в этом виноват?

С Асиром нехорошо вышло. Но и он сплоховал – мог бы поговорить прямо, по-человечески, и Лазар бы понял. Не стал бы делить постель с женщиной, в которую был влюблён тот, кто на пару с учителем восстанавливал ему конечность.

Как-как он сказал?..

Лазар прямо представил, что завтра, когда станет разрабатывать руку при свете дня, будет рисовать не что-нибудь, а маленьких кособоких крысок.

Он криво улыбнулся. Наверное, он допустил эту мысль ещё тогда, у красилен, когда только узнал Эйлуда. А потом гнал её от себя, думал, как бы ему устроится при Залвате…

Что, если он вызволит Эйлуда не только по доброте душевной? Что, если вместе с ним вернётся в любую башильерскую обитель? Многие уцелели в ходе войны, а некоторые башильеры ещё и до иофатских походов умудрялись уживаться с хал-азарцами… За спасение брата-манита Лазару обязаны будут простить то, что он принял помощь от колдуна. (Решил: скрывать не стоит – всё равно в ближайшее время поймут, какая странная у него левая рука).

Он ведь никогда не хотел рвать связи с орденом. Поэтому позволил взять себя в плен. Поэтому выжидал, когда сможет бежать и не раскрыть себя перед другими монахами.

Потому что это в доме Залвата он – временный гость, и всюду он лишний и неприкаянный, но на груди у него всё ещё выжжено клеймо с мечом и оливой. Если где-то и есть его место, то не в приморском дворце, а там, в пахнущей ладаном скорбной