Слуга Государев 2. Наставник - Денис Старый

Важно было определить, кто и сколь много эту желчь выделяет. Особенно это касалось бояр. Я уже знал, что сражение закончилось, что пришли рейтары, что возвратились стремянные стрельцы и вновь ударили по бунтовщикам.

Знал я даже и то, что избитого, искалеченного Хованского принесли в Кремль. А потом и Прошка, посвящённый в дело, прибегал да сообщал мне, что происходит.

— Всё, не могу я больше! Пора явить себя миру! — сказал я.

— Не скоро ли? Что, коли патриарх бесовским объявит? — вновь высказал сомнения Никанор.

Я не отвечал на этот вопрос, ведь это мы с ним уже обсуждали. Конечно, владыка может объявить меня каким-нибудь еретиком или прислужником дьявола. Ведь получалось, что я, вроде бы как, был мертв, а стал жив. А это было доступно лишь только Иисусу Христу. И пока там объяснишь, что на самом деле ошиблись, и что я дышал, но через спрятанную под кафтаном кирасу это было не видно, уже и поздно станет объяснять.

Я встал, снял подкафтанник, кираса уже давно была с меня снята и стояла поодаль. Остался в одной рубахе. В штанах ещё, конечно.

Рубаха была в крови, что не только не огорчало, но даже и порадовало. Нет, я не из тех, которые получают удовольствие, если делают себе больно. Но это — свидетельство, что я живой человек и был ранен.

Расшнуровав сверху рубаху так, чтобы был виден вросший в моё тело серебряный крест, я вышел из небольшой избы.

Тут же ворвались многочисленные звуки и крики. Голова закружилась, я пошатнулся, но устоял. Удивительная, оказывается, звукоизоляция у той времянки. Если там должны отдыхать стражники Кремля, то даже если начнётся штурм — не факт, что они услышат через эти стены.

И тут повсеместно, словно бы пошла взрывная волна, а я — эпицентр взрыва, люди стали замолкать. Неизменно удивлённые, как бы шокированные лица уставились в мою сторону.

Не спеша, делая тяжёлые мучительные шаги, так что какой-либо надобности раненым притвориться и не было, я шёл в сторону Красного крыльца. Не сразу, через минуту, из той избы, где я приходил в себя перед этим выходом «в люди», вышел Никанор. Он держал в руках мой кафтан, мою шпагу, пояс и шапку, отороченную соболиным мехом.

Я же ступал и одной рукой держался за грудь. Но так, чтобы не закрывать крест, при этом как бы указывая на него всем тем, кто сейчас, не моргая, глазел на меня.

— Полковник воскресе! — прокричал какой-то дурак.

Вот же мразота! Одним своим выкриком ставит меня в крайне неудобное положение относительно церкви.

— Токмо лишь Господу нашему Иисусу Христу сие было подвластным. Я ж в беспамятстве провалялся, и Господь не допустил гибели моей! — пришлось ранее запланированного оправдываться.

Зная эффективность «сарафанного радио», нужно было поспешить предоставить официальную версию случившегося, чтобы предотвратить серьёзнейший взрыв.

Ведь ситуация явно ещё накалена. И я бы не сказал, что власть окончательно устоялась. Был бы государь самостоятельной фигурой — так к нему и примкнули б разом все.

Однако, как это часто и бывает, когда победу одерживает коалиция, внутри неё обязательно появляются размолвки, которые вполне способны привести к следующему конфликту. А тут ещё и религиозные вопросы. Нет, увольте масло подливать.

Я еле волочил ноги, за мною же ступал, приглядывая, чтобы не упал, Прохор. Хотелось бы на это посмотреть со стороны. Ведь и сам-то Прошка выглядит так, что «краше в гроб кладут». Какой же тогда видок у меня!

Я направлялся к большому пиршественному столу, который был поставлен в самом низу Красного крыльца. На подходе к нему я уже заметил, что там вовсю празднуют, гуляют, бражничают.

С серебряным кубком, украшенным каменьями, стоял Артамон Сергеевич Матвеев. Он одним из первых меня увидел.

Вопреки моим ожиданиям, Матвеев кубка из пальцев не ронял — только лишь ухмылялся, как будто бы знал заранее, что я живой. И мне даже показалось, что он нисколько не разочаровался, увидев меня — пусть и шаркающим, но на двух ногах.

Я же глянул на Григория Григорьевича Ромодановского, сидевшего за столом. И верно — этот расцвёл в улыбке. Такое не сыграть, если только не быть великим актёром.

В полном молчании я прошёл через кордон из стражников, которые не посмели меня остановить. Большинство из них и вовсе неглубоко, но поклонились. Скорее, это была дань уважения, чем обязательный в сословном обществе ритуал.

— Живой! — выкрикнул первым Пётр Алексеевич.

Царь сидел во главе стола, но складывалось такое ощущение, будто бы его главенство было лишь номинальным. Рядом с ним не стояли бутылки вина, скорее всего, рейнского. Лишь только графин, или даже что-то вроде вазы — из тех, что я помню из Советского Союза, хрустальная, прозрачная — стояло подле государя. Наверное, Пётр Алексеевич пил хлебный квас.

— Ваше величество, позвольте доложить! — я собрался с силой, выпрямил спину.

Он же посмотрел на бояр, на свою матушку, которая и кивнула ему, позволяя принять доклад.

— Государь, твоя воля — отбить приступ бунтовщиков — исполнена мной. Будут ли иные указания, государь? — сказал я.

Словно лишь я один обращаюсь к царю должно и показываю, что служу именно ему, а не кому-то другому. Недоумевали бояре, растерялся царь.

Да, он молод, даже юн. Вот-вот исполнится десять лет будущему императору. И этот возраст, как в будущем, так и в настоящем, считался ещё недееспособным.

Но я решил подчеркнуть, что приказ это именно его. Прекрасно понимаю, что это мальчику понравится. А ещё таким образом я делал попытку отойти в сторону от любых боярских интриг. Вряд ли, конечно, получится. Но попытаться всё же стоило.

Пётр Алексеевич уже было хотел что-то сказать, но тут недалеко, от оцепления стражниками подхода к Красному крыльцу, прокричали:

— Царевна Софья Алексеевна идёт! А с нею — полковники бунташные. Все — в монашеских ризах!

Вот же сучка эта Софья Алексеевна, — такой мне спектакль прервала!

Конечно, тут же всё внимание переместилось в сторону того, что делать с царевной. Один из Нарышкиных, вроде бы, Афанасий Кириллович, остался единственным, кто не утратил ко мне интерес, причем нездоровый.

Он буравил взглядом, рассматривал, уставил свой взор в мой бок, набагравшийся от крови. Ромодановский тоже то и дело посматривал на меня, но он был занят в бурной дискуссии, что делать с Софьей Алексеевной и с теми, кого она ведёт.

Похоже, что всё-таки главного интересанта, чтобы меня не стало, я