Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

упоминании имени кяхтинской «чайной королевы» Верещагиной он удивленно присвистнул, от фамилии московского воротилы Кокорева — уважительно ахнул. А уж когда на авансцене моего рассказа появился сам Великий князь Константин Николаевич, Лопатин торопливо, почти испуганно, перекрестился, глядя на меня, как на невесть откуда явившееся чудо.

— Ну, ты и фрукт!' — наконец произнес он, когда я закончил, и тут же залпом, по-мужицки, опрокинул в себя полную рюмку перцовки. — Вот ведь как судьба-то человеческая поворачивает… Знал бы, с кем тогда в фанзе китайской балакал… А я-то, старый дурак, думал — беглый какой, аль просто бродяга с фартом…

Он не договорил, лишь с силой стукнул кулаком по столу, и по его лицу я понял, что наша «случайная» встреча была подарком не только для меня, но и для него.

— Так, значит, «Сибирское Золото»… это твое дело? — спросил Лопатин, подавшись вперед через стол, и в его глазах загорелся острый, деловой огонек. — А я-то, старый пень, хожу кругами, прицениваюсь, да все никак решиться не могу!

— Что так? — удивился я. — Дело верное, Общество устроено с высочайшего соизволения. Я сам с Великим князем, вот прям как с тобой сейчас разговаривал!

— Верное-то верное, да уж больно душок от него дурной пошел по Иркутску, — он наклонился ко мне еще ближе и заговорщицки понизил голос. — С тех пор, как в нем Сибиряков объявился. Михал Александрыч, — Лопатин презрительно скривился, — мужик хваткий, спору нет. Но токмо хватка у него — медвежья. Где прошел — там другим места нет. Под себя все гребет. Я как услыхал, что он к твоему делу примазался, так и отступился. С ним каши не сваришь — либо обманет, либо сожрет. Мы с его семейством давно на ножах…

— Ну, Главный управитель-то — я, — усмехнулся я. — Тарановский — такая теперь моя фамилия!

— Дак, а мне-то откуда знать! — хлопнул он себя по ляжке. — Знал бы я, что за Тарановским ты стоишь, ей-богу, без раздумий бы влез! Да как же узнать-то было? Слыхал только — столичный фрукт, поляк какой-то. А что это ты, Серж… э-э-э… Владислав Антонович, я и в уме не держал!

Смотрел я на его раскрасневшееся, полное искреннего азарта лицо и понимал — кажется, я нашел то, чего мне так не хватало. Союзника.

— Слушай, а что тебе, Никифор Семеныч, в золоте? — спросил я. — Ты же чайный торговец, по типу Верещагиной?

— Был король, да весь вышел, — вздохнул он тяжело. — По той же самой причине, что и Аглая Степановна полезла в это дело. Чай-то теперь пароходами возят, из самого Лондона. А то и напрямую из Кантона да Бомбея. Через Кронштадт, через Одессу… Наша кяхтинская торговля, почитай, вдвое упала: обороты не те, цены смешные. Конец нашему делу приходит. Вот и ищу, куда капиталы пристроить, пока не поздно.

Он помолчал, допивая настойку.

— Я ведь приценивался к вашим акциям. Даже хотел было на триста тысяч взять. Приготовил уже, в банке отложил. Да как представил, что придется с Михал Александрычем за одним столом сидеть, а он еще и управителем там главным хочет заделаться… так и плюнул. Под него ложиться — себя не уважать. Так те триста тысяч у меня и лежат без дела.

Он сказал это с такой горечью, что я решил сыграть в открытую.

— А если бы так вышло, Никифор Семеныч, что Сибиряков не стал бы главным? Если бы был шанс его прокатить на собрании? Ты бы за меня свой голос отдал?

Лопатин на мгновение замер.

— За тебя? — он уставился на меня. — Да я бы не то что голос — я бы еще пол-Иркутска купцов подговорил против него идти! Лишь бы насолить этому медведю! Только ведь пустое это… — он махнул рукой. — Против его капиталов не попрешь. У него одного — миллион. У Верещагиной — два. У них большинство. Да и прихлебателей у него в Иркутске, уж поверь, немало: все мелкие сошки за него будут. В большой он тут силе.

— Тогда у меня есть одна идея, — таинственно произнес я.

И рассказал ему свой план.

………

— Ух, заковыристо придумал! Ух, заковыристо! — получасом спустя произнес пораженный Лопатин, изумленно крутя головой. — А не обманешь меня, как в Монголии?

— Где же я тебя обманул? — удивился я, с трудом припоминая наши китайские перипетии.

— Ну как же, за пятую часть стоимости мне тогда деньги обменял!

— Ты бы знал, как я тогда с ними намаялся, с бумажками этими! Все на свете проклял!

— Ну ладно, признайся: надул меня тогда, а?

— Тьфу ты! Не хочешь дела со мной делать, так и скажи!

— Да вот ты обидчивый! Хорошо, была не была: с тобой до конца пойду!

— Делать что надо, запомнил?

— А то как же!

— Ну все. Где, говоришь, завтра собрание?

— В собственном доме Сибирякова, у реки. Любого спроси — покажут!

— Значит, до завтра!

Мы расстались на крыльце ресторана почти друзьями. Лопатин, заинтригованный и полный азарта, обещал немедленно отправляться к знакомым купцам-акционерам, чтобы «пощупать настроения» и сагитировать их на мою сторону. А я, глядя ему вслед, понимал, что сегодняшняя ночь будет очень короткой. У меня было много дел в нотариальной палате, в банке и, возможно, даже в суде. Собрание было назначено на завтра, и к нему нужно было подготовиться.

Очень хорошо подготовиться.

На следующий день, ровно в полдень, мы с Лопатиным подъехали к дому Сибиряковых. Это был не просто дом, а настоящий дворец, прозванный в народе «Белым домом» — трехэтажное каменное здание, выкрашенное в светло-желтый цвет, с белоснежными колоннами, лепниной и треугольным фронтоном. Оно стояло в самом центре Иркутска, на берегу Ангары, и своим столичным, имперским величием подавляло всю окружающую деревянную застройку.

— Энтот дом, говорят, Сибиряковым сам Кваренги строил. Тот самый, что царские дворцы создавал! — с суеверным уважением прошептал Лопатин, пока мы поднимались по широкой парадной лестнице.

Общее собрание акционеров проходило в главном, бальном зале. Интерьеры поражали роскошью: паркетные полы, натертые до зеркального блеска, лепные, расписанные золотом потолки, хрустальные люстры размером с тележное колесо. У стен уже собирались акционеры. Это были те самые мелкие дольщики, которым Изя весной распродавал по тройной цене 10 000 акций, оставшиеся после распределения основных