Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

была рассчитана моя пламенная речь. И она сработала. Я видел их колеблющиеся, сомневающиеся лица, видел, как они перешептываются, как один, самый смелый, поднимает руку «за», и за ним, как по команде, тянутся другие. Они голосовали не за меня. Они голосовали за паровые драги, за динамит, за сказочные барыши, которые я им нарисовал.

Когда последний голос был отдан, в зале наступила звенящая тишина. Стряпчий, дрожащими руками, долго пересчитывал голоса, шурша бумагами, что-то бормоча себе под нос. Наконец, он поднял голову.

— По итогам голосования… — начал он, и его голос сорвался. Он прокашлялся и объявил уже громче: — С перевесом в шестьдесят пять тысяч рублей… пост генерального управителя сохраняется за господином Тарановским!

Зал взорвался гулом. Я победил. И пусть многие акционеры колебались, а победа висела на волоске, — но это была Победа.

Сибиряков, услышав результат, побагровел так, что, казалось, его сейчас ударит апоплексический удар. Он молча, не прощаясь, с силой оттолкнув преградившего ему дорогу купца, прошел к лестнице и скрылся в своих покоях на втором этаже.

А вот Рекунов не ушел. Он продолжал стоять в углу, прямой и невозмутимый. Когда я встретился с ним взглядом, он, к моему удивлению, едва заметно кивнул мне. В его глазах стояла задумчивая тень уважения. Он, как человек военный, по достоинству оценил мой маневр.

Но на этом все было не кончено. Едва стих шум, как меня тут же обступила толпа победивших акционеров. Их глаза горели азартом и любопытством.

— Господин Тарановский, а что это за машина такая… гидродобыча?

— А динамит? Это правда, что им можно горы взрывать?

— Просветите, амальгамация… это не вредно ли для здоровья?

И вновь я оказался в центре внимания. Показав Рекунову знаком, что я хотел бы с ним переговорить, я обратил свое внимание на акционеров. В сложившихся обстоятельствах игнорировать их было нельзя: ведь мое положение все еще было шатко. Пришлось, отставив в сторону радость победы, на ходу читать импровизированную лекцию по основам горного дела XXI века. И, глядя на их горящие, алчные лица, я понимал, что эта победа — лишь начало. Начало долгого пути, где мне придется не только воевать, но и учить, строить и вести за собой этих людей, разбуженных мной от вековой сибирской спячки.

Когда восторженная толпа акционеров наконец схлынула, и я смог выбраться на морозный воздух, на крыльце «Белого дома» меня уже ждал Рекунов. Он стоял, прямой и невозмутимый, как гранитный столб, и молча смотрел на заснеженную Ангару.

— Поздравляю с победой, Владислав Антонович, — сказал он, когда я подошел. В его голосе не было ни теплоты, ни враждебности.

— Победа — это когда враг разбит окончательно, а до этого еще далеко, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Я, Сергей Митрофанович, собственно, вот о чем хочу вас просить: будьте так добры, передайте Аглае Степановне одну вещь. Попытка захвата компании, учрежденной с Высочайшего соизволения, — это не просто коммерческий спор. В Петербурге это могут очень легко расценить как подрыв государственных интересов. Ей стоит со мной встретиться. Как можно скорее. Иначе, как генеральный управитель, я буду обязан доложить о произошедшем… куда следует. И последствия для нее могут быть самыми печальными. Вплоть до каторги.

На его лице не дрогнул ни один мускул, но я видел, как в глубине глаз мелькнула тень.

— Это все? — резко спросил он.

— Пока все. О прочем я буду говорить с Аглаей Степановной!

Он молча кивнул и, резко повернувшись, зашагал прочь, растворяясь в толпе.

— Ну и фрукт ты, Тарановский! — раздался за спиной восхищенный бас Лопатина, который вышел следом за мной. — Просто черт, а не человек! Так их всех умыть! Это же обмыть надо… Поехали к французу!

Но мне было не до веселья.

— Ты чего приуныл-то? Победили ведь! — удивился Лопахин, дружески хлопая меня по плечу.

— Победили, — согласился я. — А дальше что? Сибирякова теперь надо гнать из правления в шею, это ясно. Но кого ставить вместо него? Мне нужен человек, который будет на приисках за хозяйством смотреть. Надежный, толковый, честный. И чтобы в машинах толк знал, а не только в барышах.

Лопатин хитро прищурился.

— А что, если я тебе такого человека найду? У меня в пароходстве на Лене инженер один служит, Степан Басаргин. Молодой, да ранний. Из самого Петербургского горного института. У него руки по локоть в масле, а в голове — все шестеренки на месте. Готов хоть сейчас на край света ехать, лишь бы с настоящими машинами возиться. А снабжение, — он хлопнул себя по груди, — снабжение я могу и на себя взять. Мои пароходы по Лене ходят, дело знакомое.

— Ну, тогда — уговорил, черт языкастый. Пошли к французу!

В тот же вечер, в той же шумной ресторации, Лопатин познакомил меня с Басаргиным. Это был худощавый молодой человек в потертом студенческом сюртуке, с тонкими, нервными пальцами, настолько испачканными в машинном масле, что он, видно, не мог их отмыть. Он говорил мало, стеснялся своей неловкости, но когда я начал рассказывать ему о паровых насосах Путилова, о драге Берда и амальгамационных машинах Лесснера, его глаза за толстыми стеклами очков буквально загорелись. Он перебивал меня, задавал точные, профессиональные вопросы, на ходу набрасывая на салфетке эскизы и схемы. Я понял, что нашел своего человека. Настоящего технаря, одержимого своим делом, для которого жужжание шестеренок было слаще любой музыки.

Коротко переговорив, мы очень скоро сошлись во мнении, что в условиях Витима оптимальным способом добычи была бы паровая драга.

— … а драга, Степан Иванович, должна быть разборной, — говорил я ему, увлеченный не меньше его. — Чтобы ее можно было секциями доставить по мелководью, а собрать уже на месте.

Басаргин оторвался от салфетки, на которой уже набрасывал теоретический чертеж.

— Понтонная основа? — быстро спросил он. — А привод черпаковой цепи? Паровой? Какой мощности машину закладывать? И как решать проблему с устойчивостью при выемке грунта? Центр тяжести будет постоянно смещаться!

Его вопросы били не в бровь, а в глаз. Мысленно я улыбнулся: похоже, Басаргин уже сейчас, в этой прокуренной ресторации, мысленно собирал эту машину у себя в голове.

— Устойчивость решим балластными цистернами, — ответил я, входя в раж. — А что до мощности… Представьте себе, Степан Иванович. Нам нужно черпать со дна реки тонны песка и гравия. Круглосуточно.