Хозяин Амура - Дмитрий Шимохин

Его предложил старик Никифоров. Бывший судейский, он знал толк в человеческих душах и умел находить ключик к любому замку.

— Пряником их надо, Владислав Антонович, пряником, а не кнутом, — хитро прищурился он, выслушав мой план. — Ты им… объяви награду! Якобы «за усердие». Они сами все и расскажут!

Мы так и сделали. Я приказал собрать всех рабочих сибиряковской артели. Они вышли, хмурые, настороженные, ожидая чего угодно — расчета, выселения, а то и драки. Я вышел к ним вместе с Никифоровым и двумя казаками, которые для острастки несли тяжелый, окованный железом сундук с нашей казной.

— Мужики! — начал я громко, чтобы слышали все. — Слыхал я, вы тут летом не зря время теряли. Работали на совесть, жилу богатую нашли. Так вот, по справедливости, за такую удачу премия вам всем полагается!

По толпе прошел удивленный шепот.

— Посему, — продолжал я, — я объявляю: за каждый золотник золота, что был намыт на этом участке с самого начала работ, лично от себя выдаю премию! Полтину серебром за золотник!

Они молчали, не веря своим ушам. Полтина за золотник — это, вообще-то, бешеные деньги.

— Но как же мы считать будем? — раздался недоверчивый голос из толпы.

— А вот для этого мне и нужны ваши показания, — тут же подхватил Никифоров, выходя вперед. — Будем опрашивать каждого. По совести. Сколько намыл, сколько начальству сдал. Врать нет смысла. А чтобы счет был точным, особенно надеемся мы на мастеров-вашгердеров. У них-то, людей ученых, всяк золотник в книжечке записан, для памяти. Им и премия особая будет! А еще — всем по пол-штофа водки!

Этот ход оказался удачным: ведь я обещал не наказать за утайку, а наградить за правду. И, главное, я противопоставил простых рабочих их мастерам, у которых был точный учет.

Началось следствие. Мы вызывали рабочих по одному в контору, и они, подстегиваемые жадностью и понимая, что правду все равно узнают от других, начали говорить. Водка и обещание награды вскоре развязали языки, да так что мои «следователи» — Иванишин и Никифоров — только и успевали очинять перья, записывая из показания. Особенно ценными, как и ожидалось оказались сведения мастеров-вашгердеров — тех, кто отвечал за работу промывочных машин. После долгих уговоров и обещания полной безопасности, они принесли свои заветные, засаленные записные книжки.

Вечером, когда мы с Никифоровым свели все цифры, картина стала ясна. Черным по белому, в показаниях десятков людей, сходившихся до последнего золотника, было записано: за лето артель Сибирякова добыла пятьдесят три пуда золота.

Я посмотрел на итоговую цифру, затем — на официальную ведомость, которую Сибиряков подал в Правление, отчитываясь за расходы на экспедицию. В ней значилось лишь восемь пудов, якобы намытых в ходе «разведки».

Остальные сорок пять пудов — почти семьсот килограммов чистого золота — он просто украл. У Общества. У меня. И все доказательства были у меня в руках. Теперь оставалось только предъявить их вору.

Глава 22

Глава 22

Пока мои «следователи» с вкрадчивой жестокостью рыли землю, допрашивая людей Сибирякова, я ждал. Три дня. Три бесконечных, тягучих дня я сидел маясь от скуки в промерзшей избе, которую наспех очистили для меня. Я не выходил, чтобы не спугнуть людей раньше времени. Слушал их короткие, полные недомолвок доклады и часами смотрел на карту приисков, где каждый участок, отмеченный крестом, был не просто отметкой, а шрамом, свидетельством воровства моего «компаньона». Злость, горячая и бесполезная, давно прошла, сменившись холодным, расчетливым азартом охотника, загоняющего зверя.

Наконец, на четвертый день, дозорный доложил: с юга идет большой обоз. Лопатин и Басаргин прибыли.

Пришло время действовать.

Я приказал собрать всех рабочих на главном плацу. Они вышли из бараков — сотни угрюмых, заросших бородами мужиков в рваных тулупах, — и сбились в молчаливую, враждебную толпу, от которой пахло потом, немытым телом и застарелым отчаянием. Люди Сибирякова. Его охрана, верные десятники с наглыми, бычьими затылками, сбились в отдельную группу у конторы, поигрывая рукоятями ножей и бросая на меня вызывающие взгляды.

Я вышел на крыльцо. Рядом со мной — мои казаки, расставившие винтовки так, чтобы вся площадь была под прицелом, Никифор Лопатин, красный и возбужденный, как на ярмарке, и молодой инженер Басаргин, бледный и сосредоточенный.

— Мужики! — мой голос прорезал напряженную тишину. — Кто не был на прошлой сходке, сообщаю: я — Тарановский. Генеральный управитель общества «Сибирское Золото». Настоящий хозяин общества и этих земель.

Толпа недовольно загудела, как растревоженный улей.

— Да, я слышал что у вас тут голодно. Приехал вот разбираться. И разобрался. И теперь я вам скажу, почему вы голодаете! — я повысил голос, перекрывая их ропот. — Потому что господин Сибиряков, которого вы считали хозяином, — вор! Он обкрадывал не только меня. Он обкрадывал вас! С каждого пуда муки, который отправлялся на этот прииск, несколько фунтов осело в его карманах! Каждая копейка, сэкономленная на ваших рваных тулупах, пошла на оплату его дел в Иркутске!

Я сделал паузу, давая словам дойти до них.

— С этого дня власть здесь меняется. За воровство и самоуправство господин Сибиряков смещен со всех должностей. Управлять приисками отныне будут эти люди. — Я указал на своих спутников. — Никифор Семенович Лопатин — он будет отвечать за снабжение. Уж поверьте, с ним вы забудете, что такое пустые щи. А это — Степан Иванович Басаргин. Главный инженер. Он привезет сюда такие машины, что вы рты откроете.

Затем я повернулся к охране Сибирякова.

— А вы, — сказал я холодно, — уволены. Сдавайте оружие и убирайтесь. На ваше место заступают люди господина Лопатина.

Не все были довольны. Я видел, как сверкнули злые глаза у десятников, как напряглись их плечи. Но против десятка моих казаков, державших ружья наизготовку, они не пошли. Переворот прошел почти бескровно.

Но это был только первый акт. Пока я говорил, люди Лопатина действовали. Они оцепили бараки и начали обыск. Через полчаса, когда толпа все еще гудела, переваривая новости, перед конторой выросла гора улик: мешочки с утаенным золотым песком, спрятанные под нарами, за печками, закопанные в земляном полу.

Рабочие замерли. В их глазах появился ужас. За утайку золота полагалась каторга.

— Я знаю, что почти каждый из вас воровал, — сказал я тихо, но так, чтобы слышали все. — Воровал, потому что вам не