Станция "Фронтир" - Никита Семин

с реальностью. Осколок вздрогнул, как живое, бьющееся в агонии. Вибрация стала бешеной дрожью. Тепло сменилось волной вымораживающего холода. Игольчатая стужа пронзила руку до плеча, рванула к сердцу. В глазах – круги. Не света. Тьмы. Усыпанной чужими звёздами. Как вид из шлюза в мёртвый космос. Она увидела...

...Бездну.

Холод. Как межзвёздная пустошь.

Гигантские очертания: Каменные спирали в никуда. Сферы из не-материала. Чёрные. Вращающиеся.

Тишина. Гнетущая. Абсолютная. Давит. Вытесняет мысли.

Понимание: Гробница. Древняя. Чуждая.

И... пробуждение. Ощущение Взгляда. Пронизывающего холодом. Оценивающего. Сквозь время. Сквозь камень.

Спину пронзил ледяной шип. Дыхание перехватило. Сердце – стукнуло раз. Замерло. Чувство абсолютной, леденящей ничтожности. Как букашка под лупой бесконечно холодного разума.

Осколок в её руке взвыл – не звуком, а вибрацией, рвущей нервы. Прожилки внутри вспыхнули ослепительным багрянцем, прожигая бронеперчатку адским холодом.

Видение исчезло. Так же внезапно, как явилось. Тара стояла, тяжело дыша, пот стекал по вискам, смешиваясь с сажей. Осколок в руке теперь светился ровным, зловещим рубиновым светом. Узор на стене погас бесследно. Сфера исчезла. Только едкий запах озона и глубокий, ровный гул камня, теперь напоминающий сердцебиение спящего гиганта, нарушали гробовую тишину комнаты.

Она не разжала пальцы. Ладонь онемела, кожа под осколком была красной, как после ожога, но без волдырей. Не бросит. Не сейчас. Не после этого.

– Гробница... – прошептала Тара, её голос был чужим, прерывистым. Женщина сжала осколок снова, ощущая мерный, мощный гул, резонирующий с чем-то глубоко внутри. – Что же ты там запер, Элиас? И что... ты разбудил?

Глава 16. "Виски, Цифры и Черный Ларец".

В «Куколке» – вечный «станционный день», этот унылый полумрак. Холодный, ненастоящий свет голопроекторов лез в глаза, смешиваясь с призрачным переливом астероидного пояса за огромным окном. Тени тянулись, корчились, как побитые псы. На столе – одинокая лампа, тёплая, почти домашняя, жалкий огонёк уюта посреди этой стерильной, дорогой пустоты. Пахло озоном от приборов, металлической пылью из вентшахт. Слабый, но упрямый запах дорогущего терранского виски пробивался сквозь эту техногенную вонь. И ещё что-то... чистый, едва уловимый, сладковатый шлейф. Кожа дивана? Или просто Минди.

Дмитрий Харканс за столом. Массивный, дюрастальный монстр. Выглядел... ну, свежее, что ли. Тёмные круги под глазами посветлели, взгляд острее. Но в глубине этих стальных глаз – всё та же старая, знакомая усталость, притаившаяся, как зверь в засаде. Одет небрежно – тёмная рубаха, ворот расстёгнут. Одной рукой листал голоотчет по выплатам патрульным – скукотища смертная. Другой – медленно крутил почти пустой стакан. Виски, янтарное, тягучее. Пустой бокал вращался гипнотически. Дешевле... Всегда проще сломать, чем купить лояльность.

Напротив, уткнувшись в кристаллический планшет с цифрами, сидела Минди Шон. Фиолетовая кожа под холодным светом отливала перламутром. Серебристые волосы убраны в какую-то сложную, нечеловечески аккуратную причёску. Лицо – тонкое, хрупкое, но взгляд... Тёмные глаза горели фокусом, концентрацией такой, что камень прошибить можно. Погружена в работу. Неподвижна. Статуя из холодного мрамора – эталон ваэрийской эффективности. На запястье – тонкий браслет, мерцающий, символ их расовой гармонии. Пальцы с нежно-фиолетовыми ногтями порхали по планшету – быстро, точно, без лишнего движения. Машина.

Тишину резали только: ритмичный стук её пальцев по интерфейсу да тихое позвякивание льда в стакане Дмитрия. Разбирали финансовые последствия стычек с контрабандистами. Выплаты семьям погибших. Премии выжившим. Ремонт кораблей. Цифры. Большие. Красные. Противно-неприятные.

Тепло виски разлилось по груди Дмитрия, сглаживая острые углы усталости. Взгляд, блуждавший по узорам конденсата на стакане, медленно поднимался. Упёрся в Минди.

– София подтвердила, – голос прозвучал неожиданно громко в этой тишине. Расслабленно. С лёгкой, знакомой хрипотцой, – Доступы в арсенал-хранилище 7-Бета. – Пауза. Тяжёлая. – Ты там бываешь... часто. Слишком часто для финансового аудитора. Особенно возле секции конфиската. – юноша медленно поднял взгляд. Глаза, чуть затуманенные алкоголем, но острые, как скальпели, впились в неё.

Ни капли гнева. Только холодное, усталое любопытство. И вызов. – Такое чувство, ты прямо-таки жаждешь эти зажимы себе. Горишь ими.

Стакан поставил на стол. Тук. Звук, мелкий, но отчётливый, прозвучал как выстрел в тишине. Пальцы сложил домиком, подпирая подбородок. Голос упал, стал интимным, опасным:

– Увлекаешься чем-то таким, Минди? Бондаж? Жёсткие игры? – Едва заметная усмешка тронула уголки губ. Взгляд скользнул по её шее, к ключицам, – Если хочешь – бери. Считай... платой за нервотрёпку. За балансирование на краю с нашими финансами и моими... – он сделал паузу, – ...нервами.

Тихий, прерывистый вдох разорвал тишину. Казалось, её лёгкие внезапно вспомнили о своей функции после долгой паузы. Безупречное ваэрианское хладнокровие дало трещину. Пальцы, замершие над планшетом, парализовало. Электрическим разрядом. Лишь лёгкая дрожь век и натянутая фиолетовая кожа на висках выдавали жизнь. Голова поднялась с мучительной медлительностью. Встретились два взгляда: её тёмные, всегда аналитические и собранные, и его стальные. Ни капли страха или замешательства. Лишь глубокая, леденящая растерянность и вихрь мыслей, мгновенно перекраивающих всю картину.

И внезапно — свет сместился. Голографический образ Софи, вездесущей интриганки, плавно переместился к иллюминатору. Одновременно призрачное сияние пояса хлынуло в центр каюты. Холодные сине-фиолетовые блики поглотили роскошное помещение. Тёплый островок лампы исчез без следа, оставив лишь угловатые тени, метавшиеся по стенам. Лица Дмитрия и Минди теперь освещались снизу этим инопланетным свечением, подчёркивавшим усталые морщины на его лице и напряжённые мышцы на её хрупком. Озон от голопроекции резал глотку — едче и резче, смешиваясь с приторной висковой духотой и... новым запахом. Кислым. Потовым. Горьким миндалём страха. Гул станции, вечный фон, внезапно стал глубже, зловещим. Его нарушали лишь прерывистое, поверхностное дыхание Минди и ровный, как лезвие, голос Софи.

Дыхание Шон участилось, стало мелким, с хрипотцой, словно у пойманной птицы. Фиолетовая кожа на шее и висках напряглась, потемнев до сливового оттенка. Её голос, когда заговорила, сорвался, став высоким, сдавленным, дрожащим, как струна на пределе, -Л-лорд-командующий... — выпалила она титул, словно бросая щит между ними, —Т-это же доказательства! — её палец ткнул в пустоту, туда, где в воображении стояло хранилище, —Строго рег-регулируемая контрабанда! Класса 9-А! Нет, не личные... безделушки! — последнее слово прозвучало почти визгливо.

Голос Софи врезался немедленно, мелодичный и бесстрастный, как объявление о задержке транспорта: — Мои базы данных констатируют: все военные трофеи... обладают универсальным применением, —тяжёлая пауза повисла в воздухе, — Особенно изъятые у тиранов. Их перепрофилирование...» — в голосе появились ледяные нотки одобрения, — «...может трактоваться как акт символического возмездия и практической... адаптации». Над столом вспыхнула её голограмма — биометрия Минди пылала алым: пульс зашкаливал, адреналин