Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

у нового Летнего короля сжигали его предшественника; даже сейчас в избраннике ощущалось нечто от исконной святости. Империя уничтожила или романизировала наследников бриттских вождей, но пока мужи готовы жертвовать собою во имя своего народа, римлянам не удастся искоренить Священных королей: каждый год они становятся заложниками благополучия всех тех, кто уже не понимает их роли.

Если в грядущем году приключится какое-нибудь великое несчастье и понадобится принести жертву богам, то, невзирая на все запреты римлян, именно этот молодой герой окажется под ударом. А в награду за его готовность умереть за свой народ ему единственному из всех мужчин дозволяется возлечь с любой женщиной, какая ему приглянется – хотя бы даже и с девой из Лесной обители, буде на то его желание.

Эйлан держалась поближе к Лианнон, наблюдая, как воины выхватывают из костра пылающие головни и, состязаясь друг с другом, пытаются подбросить их к небу как можно выше, чтобы посевы лучше росли. Народ вел себя все более шумно и разнузданно: все перепились и расходились не на шутку; праздник близился к концу. Но никто не дерзнет ей докучать, пока она рядом с Верховной жрицей. Даже Летний король на памяти людской никогда не злоупотреблял так своими правами.

Девушка сидела рядом с Кейлин и Диэдой, радуясь, что в присутствии Лианнон и ее грозного телохранителя, дюжего здоровяка Гува, ей бояться нечего. Оставалось только надеяться, что и для остальных жриц, пришедших на праздник с ними вместе, все сошло благополучно.

Лишь несколько недель спустя Эйлан узнала, почему ее подруга Миэллин вернулась с празднества такая бледная и задумчивая и почему ей так часто неможется. Эйлид объяснила ей, в чем дело, когда в один прекрасный день Миэллин исчезла, но к тому времени уже вся Лесная обитель гудела, как пчелиный улей, обсуждая животрепещущую новость.

– Эйлан, она в тягости, – шепотом поведала Эйлид, качая головой, как если бы до сих пор не могла прийти в себя от изумления. – Ее выбрал победитель Игрищ. Лианнон очень встревожилась и рассердилась, узнав об этом, и отослала Миэллин в хижину близ прозрачного озерца – пожить некоторое время в затворничестве и поразмышлять в одиночестве.

– Но это же несправедливо! – вскинулась Эйлан. – Если выбор победителя пал на нее, как могла она ему отказать? Это было бы святотатством. – Или жрецы позабыли свое собственное учение?

– Старшие жрицы говорят, что ей следовало держаться от него подальше. В конце концов, женщин в наших краях хватает. Уж я бы нашла способ от него скрыться, если бы заметила, что он на меня загляделся!

Эйлан вынуждена была признать, что и она постаралась бы как-нибудь избежать внимания Летнего короля. Но у девушки хватило благоразумия не сказать об этом вслух, когда Миэллин снова появилась среди жриц, и ее свободное платье уже не скрывало округлившегося живота.

Лето шло своим чередом; настала вторая годовщина приезда Эйлан в Лесную обитель.

К тому времени ей уже довелось прислуживать Верховной жрице на пяти-шести празднествах, и мысль о том, чтобы самой стать Прорицательницей, утратила для девушки всякую привлекательность. Но Эйлан понимала, что если выбор друидов падет на нее, с ее желаниями никто не посчитается. Она не могла не знать, что жрецы приходят к Лианнон перед каждым обрядом – якобы помочь ее подготовить. Но однажды, когда неплотно прикрытая дверь распахнулась, послушница увидела, как пожилая жрица, погруженная в транс, безвольно обмякла в кресле, а Арданос нараспев твердит ей что-то на ухо.

Той ночью Эйлан напряженно следила за тем, как дух Великой Богини снизошел на Верховную жрицу, и морщилась, словно от боли, когда Лианнон сбивалась и бормотала что-то неразборчивое: одни ответы с трудом можно было понять, зато другие звучали четко и ясно. Это было все равно что наблюдать, как рвется и мечется слишком туго взнузданный конь – словно нечто внутри жрицы вступило в противоборство с силой, ее переполняющей.

«Друиды подчиняют ее себе, – в ужасе осознала девушка, сидя у постели Лианнон той ночью, когда все закончилось. – Они опутывают ее чарами, так, что она может произносить только те слова, которые совпадают с их волей!»

Наверное, именно поэтому Великая Богиня являлась не всегда, невзирая на проведенный ритуал, и свои ответы Лианнон черпала в собственной мудрости или, может статься, просто повторяла слова, которым научили ее жрецы. Эйлан казалось, что такие моменты для жрицы особенно изнурительны. И даже когда Прорицательница погружалась в транс на самом деле, она могла ответить только на те вопросы, что ей задавались; и со временем Эйлан заподозрила, что друиды управляют еще и теми, кому позволено жрицу расспрашивать. Да, истинные откровения тоже иногда случались; но, как обнаружила Эйлан, касались они только самых маловажных дел. Если они и приходили от Богини, то обычно большого значения не имели – ни для тех, кто вопрошал, ни для тех, кто слышал.

Первым побуждением Эйлан было запротестовать и возмутиться, но к кому могла она воззвать? Кейлин рядом не было, ее отправили с посланием от Лианнон к новой королеве одного из племен, а Миэллин слишком переживала из-за будущего ребенка, и Эйлан не хотелось ее тревожить. К тому времени, как у нее нашлось с кем поговорить, ее осенило, что и Кейлин, и Диэда наверняка обо всем знают. Это объясняло и их вечные споры, и ту нежность, с которой Кейлин заботилась о Лианнон, – нежность, к которой подмешивалась и толика раздражения.

А главное, Верховная жрица наверняка понимает, что с ней делают. Лианнон сама решила вступить в Лесную обитель и подчиниться власти жрецов. Если друиды используют ее как своего глашатая, то уж конечно с ее согласия и по ее воле.

Так обстояли дела, когда Эйлан выпало сопровождать Лианнон на празднество Белтайн – почти три года спустя после того, как девушка вручила себя Великой Богине.

Глава 11

Гай уже два года как не бывал в землях ордовиков. Но вот снова настал праздник Белтайн – третий с тех пор, как юноша потерял Эйлан. Отец больше не заговаривал с ним о предполагаемом браке с дочерью Лициния, но откомандировал сына в распоряжение наместника. Всю зиму и осень Гай провел в походе под началом Агриколы и прошел всю Альбу из конца в конец, участвуя в «умиротворении» низинных племен (по крайней мере, римляне от души надеялись, что именно этим кампания и завершится). Разбойники вроде тех, которые перебили семью Бендейгида, представляли немалую опасность, но,