Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

Они уравновешивают друг друга. Это всегда было так.

– Значит, никаких тестов, – говорит Роджер. – Я не думаю, что мы инопланетные киборги или что-то в этом роде, но, полагаю, это не самый странный вариант из возможных.

– Самый странный вариант включает словосочетание «мидвичские кукушки», – отзывается Доджер.

– Не думаю, что книга – это часть тщательно продуманного прикрытия. В ней все слишком гипертрофировано.

– Нет, «гипертрофировано» – это про ремейк фильма. А книга довольно сухая.

– Все еще не любишь читать, да?

Доджер улыбается.

– Художественная литература – это не мое. Захочешь хорошую эпиграмму на спирали – обращайся. До сих пор читаешь все, до чего можешь дотянуться?

– Книги созданы из слов. – Роджер делает паузу, чувствуя, что только что открыл что-то важное. Рывки и остановки Доджер и его собственное неуклонное движение вперед – все это каким-то образом связано с их специализациями. Он буквально ощущает это. Но он не может ухватить идею за хвост, так что она ускользает, и он говорит просто: – Я рад, что ты рядом. Я скучал по тебе. Обещаешь, что мы не сделаем этого снова?

– Чего?

– Что мы не расстанемся.

Ее улыбка быстрая, яркая, практически ослепляющая.

– По-моему, мы уже прошли эту часть уравнения, разве нет?

Тем вечером, после того как Роджер ушел, Доджер стоит в своей комнате и стирает со стены недавно написанные выражения. Она все еще пытается выловить ошибку, которую допустила в тот день, когда встретила Роджера, выяснить, где именно вычисления отклонились от истинного пути. В этой путанице чисел и символов кроется что-то важное – она знает это, как и то, что, если она попытается уснуть в комнате, исписанной неверными выкладками, ей всю ночь будут сниться кошмары и она будет абсолютно бесполезна на курсе теории игр, на котором она ассистирует. Смысл пребывания здесь – в учебе. Она может многому научиться, если будет лишать себя сна, но, как и все прочее в ее жизни, это уравнение чувствительно к параметрам, и решение найдено методом проб, ошибок и нескольких обмороков. Так что сегодня ночью она будет спать.

Позади нее раздается негромкий стук. Дверь открыта; таково правило, которое пришлось ввести после того, как Кэндис нашла ее в углу в полуобморочном состоянии: она лежала, скрючившись, и была начисто дезориентирована от испарений очистителя.

– Я проветриваю как надо, Кэнди, – говорит она.

– Это не Кэнди, – отзывается Эрин.

Доджер поворачивается. Моргает.

Это Эрин: пять-футов-семь-дюймов, загар дочери фермера со Среднего Запада, россыпь веснушек на носу (рядом с ней Доджер выглядит как жертва пейнтбола), рыжевато-золотистые волосы, глаза цвета южноамериканской бабочки морфо, включая черный контур вокруг радужки, достаточно толстый, чтобы выглядеть неестественно. Джинсы, белый топ и такое тело, которое будто специально создали для того, чтобы удовлетворить фокус-группу одного из девчачьих журналов, в которых одежда – лишь условность и в каждом имени есть по меньшей мере одна буква «и». Она совершенно не похожа на стереотипную аспирантку богословского факультета; если на то пошло, кажется, что когда-нибудь она будет ездить с проповедями по стране, вознося хвалу Господу за Его дары при полном макияже.

Доджер не испытывает неприязни к Эрин, но она ей не доверяет. Отчего-то при виде нее у Доджер сводит скулы и возникает отдаленное чувство, будто они знакомы, будто встречались раньше, но договорились об этом забыть.

– Что-то случилось, Эрин? – спрашивает она, не замечая, что повысила тон и замедлила речь – так разговаривают с маленьким ребенком или опасным животным.

Зато Эрин замечает. Эрин замечает больше, чем другие, и ей это нравится; нравится, что по большому счету она может перемещаться по этому миру, не привлекая внимания, к которому не готова. (Нет, конечно, на нее смотрят. Она привлекательна и живет в университетском городке в окружении людей, в которых одновременно бушуют последние подростковые гормональные бури и ощущение свободы. На нее обращают внимание. Но обращать на себя внимание и привлекать внимание – это не одно и то же: когда на тебя обращают внимание, ты можешь этим воспользоваться, а когда ты привлекаешь внимание – это может тебя убить. Тонкая разница. Роджер бы понял; Роджер был создан для того, чтобы понимать тонкие смысловые различия. Проклятые кукушата в настолько привилегированном положении, что даже не понимают, как им повезло.)

– Твой друг – кто он? – спрашивает она, прислонившись к дверному проему и фактически отрезав Доджер путь к отступлению. Чтобы выйти, рыжая должна будет коснуться ее, а Эрин знает, что она не станет этого делать. Доджер не терпит прикосновений. – Вы провели вместе кучу времени. Я не подозревала, что ты можешь так долго выносить чье-то общество.

Вот оно: тот самый момент, когда нужно дать ответ, когда нужно все изложить словами и так, чтобы другому человеку было понятно. Доджер медлит. Эрин прищуривается и ждет. Один кукушонок опасен. Двое, да еще и вместе, – это практически конец света, такой, каким все его представляют. Если они еще не приняли…

– Мой брат, Роджер… – отвечает Доджер. – Мы давно не виделись, и нам нужно было наверстать упущенное.

Эрин поднимает бровь.

– Я не знала, что у тебя есть брат.

– Это… сложно, – говорит Доджер. – Мы росли порознь.

За исключением кратких периодов, когда они росли вместе. Слишком коротких, разделенных молчанием, недоверием и непониманием. Они должны были быть рядом дольше. Они должны были быть рядом всегда.

– Хм. И вы оба решили поступить в Беркли? Почему? Воссоединение семьи? Сняли бы квартиру вместе, и нам бы не пришлось терпеть тебя каждое утро, пока ты не выпьешь кофе.

– Он по утрам еще хуже, чем я.

– Тогда вам точно надо было жить вместе. – Эрин продолжает пристально изучать Доджер, оценивая ее ответы. – Кто старше?

– Роджер.

Быстрый ответ: ни малейшей паузы на обдумывание. Если бы она задумалась, она бы мучилась над тем, какой вариант верный и имеет ли это значение. У Доджер первый ответ практически всегда и есть правильный. Инстинктивная математика не лжет.

– Хм. У него забавный акцент. Откуда он?

– Из Кембриджа.

Доджер понимает, что любому, кто помнит про «нападение», покажется странным, что она общается с парнем из Бостона. Прошлое никогда не остается в прошлом. Оно словно сидит в засаде, готовое в любой момент атаковать настоящее.

– Вау. Когда ваши родители разошлись, они реально разошлись. – Эрин не двигается с места, внимательно наблюдая за Доджер. – Он с кем-нибудь встречается?

– Так, то с одной, то с другой.

Доджер не хочет, чтобы Эрин встречалась с Роджером. Это не совсем чувство собственничества: ее не беспокоит, что у Роджера есть девушки, не