Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

по коридорам Конгресса, прочь от старых дураков, мечтающих о Невозможном городе, который никогда не увидят, и невероятной дороге, которая никогда еще не была настолько достижима, настолько близка.

Пастораль

Лента времени: 17:20 PST, 16 ноября 2008 года (два мирных месяца)

– Когда тебя ждут дома?

Доджер стоит у дальней стены с маркером для доски, добавляя числа в уже начатые колонки символов. У нее невероятно аккуратный почерк, больше похожий на машинный шрифт, обработанный человеческой рукой, чем на что-то естественное; каждый символ занимает ровно столько же места, как и все остальные, и со всех сторон идеально совпадает по размеру с соседями. Роджер и не ожидал ничего другого. Он сидит в позе лотоса у нее на кровати. В комнате не предполагается опоры для спины; загадка ее утренних занятий йогой раскрыта. Он практически уверен, что без них она давно потянула бы мышцы, пытаясь каждое утро сделать домашнюю работу, не говоря уже об остальной части дня. В комнате пахнет маркерами и чистящим средством; единственного окна не хватает, чтобы эти запахи выветрились. Старина Билл сидит снаружи на подоконнике, всем своим видом демонстрируя, что мог бы попасть внутрь, если бы захотел, но предпочитает остаться снаружи. Небо серое, в воздухе пахнет дождем, и мир никогда еще не был таким идеальным.

– Улетаю в воскресенье утром, – терпеливо говорит он. Доджер и так уже это знает: она помогла ему найти билеты, обнаружив с помощью математических заклинаний лучший вариант праздничного рейса между Беркли и Кембриджем. (Ладно, между Сан-Франциско и Бостоном: может быть, в математике она настоящая волшебница, но создавать аэропорты из ничего не входит ни в круг ее умений, ни в круг интересов. Да и куда бы они их впихнули?) – Меня не будет шесть дней, вернусь в субботу после Дня благодарения. Ты все еще можешь приехать к нам, если хочешь.

– Чтобы собственные родители убили меня за то, что я неблагодарный ребенок? Нет уж, спасибо. – Она добавляет еще ряд чисел. – Я поеду домой, в Пало-Альто, съем индейку, которую папа пожарит во фритюре, и буду довольна. Правда. Он хорош в делах, для которых нужно неправдоподобно много огня. Не забудь о часовых поясах: я встаю не раньше девяти, для тебя это будет полдень.

– Помнится, когда-то ты вставала в пять.

– Да, потому что ты вставал и был готов бежать общаться в восемь, и еще потому, что меня тиранически заставляли ложиться спать в страшную рань, неподходящую для моего развивающегося разума. – Она улыбается ему через плечо. – Теперь у меня другой распорядок.

Он поднимает голову и улыбается в ответ. Они все больше синхронизируются; не настолько, чтобы она переживала, что квантовая запутанность становится сильнее, но достаточно, чтобы она снова по-настоящему поверила, что он подхватит ее, если она упадет. (Квантовая запутанность – по-прежнему лучший способ описать их ситуацию, хотя они осторожно расспрашивали знакомых физиков. То, что с ними происходит, – если и не уникальный случай в анналах человеческой истории, то уж точно необычный и аномальный. В том числе поэтому они так осторожны в поисках дополнительной информации. Исследовать странный феномен, не выходя из собственной комфортной квартиры, – это одно. Делать это, находясь в чужой лаборатории, – совсем другое.)

– А я научился считать часы, – говорит Роджер. – Я не буду тебя будить. Хотя могу отругать, если ты все еще будешь бодрствовать, когда я буду ложиться. Ты должна спать хоть иногда, Додж. Отсутствие сна плохо на тебе сказывается.

– Говорит парень, который не спал три дня, потому что читал и анализировал кучу книг на шумерском. Ради удовольствия.

– Я получал удовольствие. – Он разворачивается к ней лицом. – У меня есть к тебе вопрос, если у тебя найдется минутка.

– Это «найдется минутка» в смысле «можешь продолжать работать» или в смысле «пожалуйста, положи маркер, мне нужно все твое внимание, это очень важно»?

Доджер продолжает писать. На уровне глаз место на стене заканчивается; вскоре ей придется встать на колени, а в итоге – лечь на живот: числа и символы разматываются из маркера, словно нить из клубка; она Шахерезада математического мира. Роджер почти никогда не знает, над чем она работает. Несколько раз она пробовала объяснить, но он сумел уловить смысл только в самых общих чертах. И перестал спрашивать. Ему достаточно видеть, что, когда она этим занимается, она счастлива.

– Последнее, если ты не возражаешь.

Доджер останавливается.

– Дай я это допишу, – отвечает она и строчит с удвоенной скоростью, пока не доходит до конца строки. Затем надевает колпачок на маркер и поворачивается, одновременно опускаясь на пол. Будто журавль пристраивается в гнездо – невозможное количество материи укладывается в невозможно маленькое пространство. Она наклоняет голову и спрашивает: – Хочешь предложить съехаться? Потому что я думаю, что это плохая идея. Я немного почитала – не только про физику, но и про математику, – и у меня есть опасения…

– Многие из которых не дают мне спать по ночам, уж поверь, – перебивает Роджер. – Я не хочу съезжаться с тобой по тысяче причин. Это одна из них. Другая – как объяснять твое присутствие девушкам, которых я привожу домой.

– Почти все на кампусе считают, что я твоя сестра. Но это неважно. Если с девушкой стоит встречаться, она поверит, когда мы скажем, что между нами ничего нет.

– Я с тобой согласен. Но двадцать лет романтических комедий – нет, и они сильно усложняют ситуацию, когда я, скажем, привожу девушку домой, а ты как раз выходишь из душа, так что первое, что она видит в моей шикарной холостяцкой берлоге, – мою мокрую полуголую рыжую сестру.

– Все знают, что рыжие – ненасытные секс-машины, – ровным тоном говорит Доджер. – С нашими-то веснушками, любовью к математике и вечным стремлением не ходить на свидания, потому что на них уходит слишком много времени, которое можно провести с большей пользой.

– Не все отказываются от свиданий во время учебы в университете.

– Не всем нравится иметь свободное время.

Роджер пожимает плечами.

– Каждый развлекается по-своему. Мы можем вернуться к теме?

– Я и не знала, что мы ушли от темы. Я даже не знаю, что это за тема.

– Ты не дала мне сказать, – протестует он. – Это про моих родителей.

Доджер замирает. Роджер терпеливо ждет. Он уже видел такое несколько раз и понимает, что происходит. Слова – точно не ее сильная сторона. Она может достаточно легко поддерживать беседу, она не глупа, но иногда тонкие языковые смыслы от нее ускользают. Когда это случается, а она знает, что это важно, она отключается, блокирует все лишнее и погружается в суть проблемы.