Император Пограничья 16 - Евгений И. Астахов

бархатные портьеры, хрустальная люстра под расписным потолком — всё это казалось ему чужим, слишком тяжёлым. Дома, в Лесном Домене, даже королевские покои дышали простотой: дерево, камень, шкуры у очага, придающие жилищу уют.

Кронпринц полулежал на кушетке, обложенный подушками. Левое плечо было туго перевязано, рука покоилась на перевязи. Целители сделали своё дело — кости срастались, но медленно. Яд, который кто-то подмешал ему в утренний чай, всё ещё отравлял тело, мешая регенерации.

Три пули. Раздробленная ключица. И всё из-за того, что он бросился защищать человека, которого считал врагом.

Сигурд усмехнулся — губы дёрнулись в кривой улыбке. Боги явно насмехались над ним. Он приехал в Москву с дипломатической миссией, а вместо этого ввязался в чужие интриги, поверил сплетням и едва не погиб. Явно Локи посмеялся над ним…

Круглый дурак. Отец был бы в ярости, и поделом.

Стук в дверь вырвал его из размышлений.

— Войдите.

Створка отворилась, и на пороге появилась она. Василиса Голицына — темноволосая, с серьёзными глазами цвета весенней листвы. На ней было изящное платье без излишеств, волосы собраны в короткую косу. Не принцесса с парадного портрета — живая женщина, которая смотрела на него с тревогой и чем-то ещё.

— Княжна… — Сигурд попытался приподняться, но боль в плече тут же напомнила о себе.

— Тише, — Василиса быстро пересекла комнату и остановилась у кушетки. — Не двигайтесь. Целители сказали, что вам нужен покой.

— Покой — для стариков, — он всё же сел, стиснув зубы. — Я просто… немного помят.

Княжна фыркнула — совсем не по-аристократически.

— «Немного помят»? Три пули — это «немного»?

Сигурд посмотрел на неё. Потом опустил взгляд.

— Простите, — слова давались тяжело, но он заставил себя их произнести. — Я был круглым дураком. Поверил слухам. Поверил человеку, который нашёптывал мне гадости о князе Платонове.

Василиса молчала, глядя на него.

— Я вызвал на дуэль человека, который потом спас мне жизнь, — покаянно продолжил кронпринц. — Дважды. Закрыл от пуль и от взрыва. А я… я обвинял его в том, чего он не делал.

— Вы были храбры, — тихо сказала княжна. — Глупы, но храбры.

Эрикссон поднял голову. В глазах Василисы не было осуждения — только что-то похожее на понимание. И, может быть, на уважение.

— Вы сражались как герой из саг, — добавила она. — Как древние воины. Бросились под пули, защищая того, кого считали врагом. Это… это достойно.

Что-то тёплое шевельнулось в груди Сигурда. Он привык к восхищению — дочери ярлов смотрели на него как на желанную партию, придворные дамы искали его внимания ради статуса. Однако в голосе Голицыной не было расчёта. Только искренность.

— Может, я и дурак, — произнёс он медленно, тщательно подбирая слова на чужом языке, — но если вы позволите… я хотел бы узнать вас получше. Не как княжну и дочь правителя Московского Бастиона. А как… как Василису.

Краска залила щёки девушки. Она отвела взгляд, и кронпринц заметил, как дрогнули её пальцы, теребящие край рукава.

— Может быть, — ответила она после паузы.

Повисло молчание — не тяжёлое, а какое-то… правильное. Сигурд указал на кресло у окна.

— Присядете? Если вас не ждут важные дела.

Княжна помедлила, потом опустилась в кресло. Солнечный свет падал на её лицо, и принц заметил россыпь едва заметных веснушек на переносице. Такие же были у его матери.

— Расскажите мне о себе, — попросил он. — О настоящей Василисе. Не о той, которую я видел на балах.

Она удивлённо вскинула брови.

— А вы? Вы ведь тоже не только кронпринц на дипломатической миссии.

Сигурд рассмеялся — и тут же поморщился от боли в плече.

— Справедливо. Тогда я начну первым.

Он откинулся на подушки, глядя в потолок.

— Мой отец — конунг Эрик. Суровый человек, но справедливый. Он правит Лесным Доменом уже тридцать лет. Мать… мать умерла, когда мне было четырнадцать. Лихорадка после тяжёлых родов. Младшая сестра выжила, а мать — нет.

— Мне жаль, — тихо сказала Василиса.

Она помолчала, потом добавила:

— Моя мама тоже умерла. Мне было двенадцать. Она долго болела, и я… я держала её за руку в последние минуты.

Сигурд посмотрел на неё. В глазах княжны не было слёз — только старая, давно приручённая боль.

— Тогда вы понимаете, — произнёс он негромко.

— Да, — Голицына кивнула, — Прекрасно понимаю.

— Это было давно. — Эрикссон помолчал. — У меня было два старших брата. Эйнар погиб три года назад, защищая северную заставу от драугров. Так мы называем Бездушных. А Свен… Свен жив, но искалечен. Хельбьёрн — огромная Стрига — перебил ему позвоночник. Теперь он не может ходить.

Принц коснулся шрама на левой скуле — машинальный жест.

— Этот шрам я получил в семнадцать, когда мы с Эйнаром выслеживали того же Хельбьёрна. Тварь с костяными когтями едва не снесла мне полголовы.

Василиса слушала внимательно, не перебивая. В её глазах не было жалости — только понимание. Она знала, что такое потеря. Что такое нести груз, который не выбирал.

— После смерти Эйнара я стал наследником, — продолжил Сигурд. — Кронпринцем. Это… тяжёлая ноша. Отец готовит меня к трону, но я всегда чувствовал себя воином, а не правителем. Мне проще сражаться с драуграми, чем выдерживать придворные интриги.

— Я понимаю, — Голицына чуть улыбнулась. — Больше, чем вы думаете.

Он помолчал, глядя в окно.

— На севере всё сложнее, чем кажется. Три королевства делят Скандинавию, и у каждого свои интересы. Норвежцы — потомственные аэроманты, их столица Берген построена на парящих платформах между фьордами. Они добывают Ледяное серебро в окрестных ледниках и управляют погодой над половиной Балтики. Гордый народ, но… ненадёжный союзник. Сегодня дружат, завтра их ветра топят твои корабли.

Кронпринц усмехнулся.

— А датчане… Датская Торговая Республика контролирует проливы между Балтийским и Северным морями. Ими правит Совет Купеческих Гильдий в Копенгагене — ни короля, ни конунга, только торговцы. Каждый корабль, что проходит через их воды, платит пошлину. Они производят лучшие навигационные артефакты в мире и держат торговые фактории по всей Северной Европе.

Сигурд покачал головой.

— Отец говорит, что править Лесным Доменом — значит постоянно лавировать между норвежскими амбициями и датской жадностью. Политика, союзы, торговые договоры… Я понимаю их важность, но душа моя не лежит к этому. Мне проще встать в строй с топором, чем торговаться за каждую палету Мирового Древа.

— Теперь ваша очередь.

Княжна помолчала, собираясь с мыслями. Потом заговорила — сначала неуверенно, затем всё свободнее.

Она рассказала о любимом брате и мачехе, которая пыталась сломать её. О побеге из дома, о скитаниях, о том, как судьба занесла её в Угрюм — крохотный острог на