Рождение звезды 2 - Асаэ

Мудрая женщина взвесила все за секунды. Опала? Она, кажется, позади. Поездка в дружескую республику под крыло такого человека, как Магомаев — это не риск, а напротив, лучшая защита. И самое главное — он снова горит, а не тлеет.

Она вытерла руки о фартук и обреченно вздохнула, но в уголках ее глаз заплясали веселые морщинки.

— Ну, что ж… — сказала она, стараясь сохранить строгость. — Раз сам Муслим Магометович зовет… Видимо, без тебя его виноград сохнет и море не шумит. Поезжай, грешник. Только чур — без хулиганства! И звонить каждый день!

Александр, не помня себя от радости, схватил ее и закружил по кухне под ее счастливые и испуганные возгласы: «Сашенька, да отпусти ты меня, старую! Голова закружилась!». В этот момент московские страхи окончательно отпустили его. Впереди было море.

Интерлюдия. Кабинет Хрущева. Конец большого совещания.

Воздух в огромном, помпезном кабинете Первого секретаря был густым и спертым, словно пропитанным не только запахом сигарет и остывшего крепкого чая, но и тяжелым, невысказанным напряжением. Большое совещание по сельскохозяйственным вопросам подходило к концу. Члены Президиума, министры, заведующие отделами ЦК с видимым облегчением прикрывали папки, потихоньку собирая разложенные на полированном столе бумаги. Словно стая крупных, уставших хищников, они готовились разойтись, унося с собой груз принятых и отвергнутых решений.

Никита Сергеевич Хрущев, краснолицый и несколько взъерошенный после долгого и эмоционального выступления, отхлебнул из стакана, поставил его с грохотом и обвел присутствующих властным, чуть замутненным усталостью взглядом. Казалось, всё сказано. Но его взгляд упал на край стола, где лежала аккуратно сложенная свежая «Комсомольская правда». И что-то в нем дрогнуло.

— Так, товарищи! Минуточку внимания, не расходитесь! — его голос, чуть хриплый, вновь заполнил комнату, заставив замернуть тех, кто уже поднялся с кресел. Все обернулись к нему с вежливым, настороженным ожиданием. Они знали эту манеру — внезапно возвращаться к казалось бы закрытым темам.

Хрущев взял газету, потряс ею в воздухе, будто ловя комара, и ядовито усмехнулся.

— Вот, пока мы тут с вами о хлебе насущном, о кукурузе, о пятилетке думаем, другие… другие в газетах балдеют! — Он ударом пальца ткнул в фамилию Орловой. — Опять эту… шпану нахваливают! Этого Семенова! Поп-певца, который во Франции, слышал я, принцем обозвался! — Он выпалил это слово с таким презрением, будто это была неприличная кличка.

В кабинете повисла гробовая тишина. Все избегали смотреть друг на друга. Эта тема была минным полем, и никто не хотел наступать первым.

— Я статью эту прочел! — продолжал Хрущев, начиная ходить вдоль стола. — «Культурный десант»! «Лучшее оружие»! Да он просто песни свои западные поет. Музыка какая-то истеричная, не пойми что. И зачем ему это прозвище королевское, а? — Он остановился и в упор посмотрел на Брежнева, молча сидевшего напротив. — Мы что, Леонид Ильич, монархию, что ли, возрождаем? Может, ему и корону надеть прикажете? Буржуазные это штучки! Разложение! Идеологический хаос!

Его слова, громкие и резкие, били в бархатную тишину кабинета, но не находили отклика. Воздух становился все гуще. Микоян, сидевший по правую руку, нервно поправил галстук и осторожно вставил:

— Никита Сергеевич, конечно, вопрос требует изучения… Но нельзя отрицать, что молодежи он нравится. И за границей известность ему наша страна… определенный престиж…

— Какой еще престиж?! — взорвался Хрущев. — Позорище! Один его концерт на Западе стоит десяти лет работы наших агитаторов, чтобы нас буржуинами выставить!

Но его вспышка снова утонула в молчании. Ни Брежнев, ни Суслов, ни другие не поддержали его гнев. Они сидели с каменными, непроницаемыми лицами, изучая узоры на столе или смотря в окно. Это было красноречивее любых слов. Его власть дала трещину, и все это чувствовали. Он уже не мог одним окриком запугать и заставить всех безоговорочно согласиться.

Поняв, что тонет в тишине, Хрущев махнул рукой, смахнув со стола невидимую соринку.

— Ладно! Будем считать, что я вас проинформировал! — процедил он, с трудом сдерживая ярость. — Разбирайтесь там сами на местах! Но чтоб никаких излишеств! Чтоб был под самым строгим, самым бдительным контролем! Чтобы я больше не слышал о его «принцевых» замашках! Всем ясно?!

Это прозвучало как приказ, но на деле было поражением. Он лишь констатировал, что не может решить этот вопрос единолично, и с неохотой отдавал его на откуп другим. Формально тема была закрыта. Но в воздухе остался витать тяжелый осадок — осадок назревающего конфликта и явного неповиновения. Члены Президиума стали тихо, почти крадучись, выходить из кабинета, стараясь не встречаться с налитым кровью взглядом Первого секретаря. Интрига была запущена, и все ее участники это прекрасно понимали.