Рождение звезды 2 - Асаэ

Чуть позже. Кабинет Брежнева.

Дверь в кабинет Леонида Ильича Брежнева закрылась с мягким, но уверенным щелчком, отсекая шумный, наполненный гневом Хрущева мир. Здесь царила иная атмосфера — прохладная, полутемная, пахнущая качественной кожей, дорогим табаком и старой бумагой. Тяжелые портьеры были наполовину задёрнуты, сквозь них в комнату пробивались пыльные лучи заходящего солнца, выхватывая из полумрака массивный письменный стол, глубокие кожаные кресла и внушительный глобус в углу.

Брежнев, сняв пиджак и расстегнув воротник рубашки, молча стоял у стола, зажигая сигарету «Новость». Его лицо, еще минуту назад носившее вежливое, непроницаемое выражение, теперь выглядело усталым и сосредоточенным. Рядом, прислонившись к шкафу с документами, курил Михаил Андреевич Суслов, его очки блестели в сумерках, скрывая взгляд. Андрей Андреевич Громыко, невозмутимый и прямой, как всегда, рассматривал карту мира на стене, а Владимир Ефимович Семичастный, председатель КГБ, молча сидел в кресле, положив ногу на ногу, его пальцы барабанили по подлокотнику.

Первым нарушил тишину Брежнев, выпустив струйку дыма.

— Ну, вы видели? — произнес он тихо, без эмоций. — Опять за свое. Не дает ему покоя мальчишка. Прям зудит у него.

Суслов, не меняя позы, отозвался своим сухим, безжизненным голосом:

— Симптоматично. Нездоровая фиксация на второстепенном вопросе, когда страна стоит перед лицом реальных экономических трудностей. Игра на публику.

В дверь тихо постучали, и в кабинет вошла Екатерина Алексеевна Фурцева. Ее лицо было озабоченным, но в глазах читалась деловая энергия.

— Простите, что задержалась, Леонид Ильич, — сказала она, кивая остальным. — Звонила по тому самому «второстепенному вопросу».

Все взгляды обратились к ней. Брежнев жестом пригласил ее присесть.

— Ну, Катерина, делись новостями. Что там наш «принц»?

Фурцева села на край кресла, положила сумочку на колени.

— Только что говорила с Анной Николаевной Семеновой. Она поделилась радостью — Муслим Магомаев лично пригласил Сашу к себе в Баку. На все каникулы. Отдохнуть, выступить на местном телевидении, в филармонии. Мальчик, говорит, просто светится от счастья.

В кабинете на секунду воцарилась тишина, которую нарушил лишь тихий скрип кресла Семичастного.

— Баку? — переспросил он, и в его голосе прозвучала внезапная заинтересованность. — Под опеку Магомаева? Это… это идеально, Леонид Ильич.

— Объясни, Владимир Ефимович, — попросил Брежнев, прищурившись.

— С точки зрения безопасности — лучший вариант, — начал растягивать слова Семичастный. — Уберем его из московского поля зрения, из-под прицела недоброжелателей и… — он сделал многозначительную паузу, — из-под излишнего внимания Никиты Сергеевича. Да и семья Магомаева — авторитетна в республике. Контроль будет полным, но ненавязчивым. Никаких эксцессов. Я обеспечу необходимое сопровождение.

Громыко, наконец, оторвался от карты и повернулся к собравшимся.

— С точки зрения внешней политики — также безупречно, — произнес он своим размеренным, дипломатическим тоном. — Культурный обмен между столицей и союзной республикой. Дружба народов не на словах, а на деле. Покажем, что наши таланты свободно путешествуют по большой стране, черпают вдохновение в ее многообразии. Это работает на образ открытого, прогрессивного СССР. Гораздо лучше, чем если бы он сидел под домашним арестом в Москве.

Суслов кивнул, его очки сверкнули.

— Идеологически — верное решение. Смена декораций пойдет на пользу. Из объекта скандала он превратится в символа интернациональной дружбы и творческой свободы в рамках разумного. Пусть занимается искусством, а не становится разменной монетой в аппаратных играх. Эта статья в Известиях, я вот не могу понять Никиту, ведь она очень привлекает внимание наших "добрых" друзей из-за границы. Какой прекрасный для них повод, так и вижу заголовки, власти СССР борются со школьником, а во Франции этого точно не поймут, а мы только договорились "Ситроен" да и другие их компании пошли нам на встречу.

Брежнев внимательно выслушал всех, затягиваясь папиросой. Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.

— Ну, что ж, — выдохнул он дым. — Решение созрело само собой. Единогласно. Катерина, передай Аннушке, что поездку мы одобряем. Пусть едет. Пусть отдыхает, набирается сил, поет свои песни. — Он посмотрел на Семичастного. — Владимир Ефимович, обеспечьте всё необходимое. Тихо, без лишнего шума.

Он обвел взглядом собравшихся, и его голос стал тверже:

— Чтобы ни у кого не возникло даже повода для лишних вопросов. Чтобы этот вопрос был окончательно закрыт.

Этими словами он не просто санкционировал поездку. Он поставил точку в дискуссии. Решение, которое у Хрущева вызвало лишь скандал и молчаливое сопротивление, здесь, в этой тихой комнате, было принято спокойно, деловито и единогласно. Игра велась по их правилам, и следующий ход был за ними.

Дорога в Баку

Солнечный свет, густой и плотный, как растопленное масло, заливал комнату Александра, играя бликами на глянцевом корпусе гитары, прислоненной к стене. В воздухе висела невесомая, золотистая пыль, и казалось, даже она звенит от предвкушения. Каникулы. Не просто перерыв в учебе, а настоящая, осязаемая свобода, растянувшаяся на