Простые истины - Андрей Александрович Васильев

— То есть такое не в первый раз происходит? — уточнил Олег.

— Ну везете вы всякую не очень законную всячину вроде колибри, обезьянок-резусов и бамбуковых медведей, и везите. Пусть. Нет, плохо, конечно, что через границу волокут откровенную контрабанду, но тут я ничего изменить не могу. Времена такие, что народ не живет, а выживает, и таможенники не исключение. Только такое-то зачем в страну переть? Повторюсь — ясно, что эти идиоты понятия не имели, что за птичка у них в руках. Но если ты не знаешь, кого везешь, то зачем это делать? А если это носитель заразы, и ты первый от нее сдохнешь? Или инвазивный вид, который запустит цепь изменений в родной природе? За такое срок навесить могут побольше, чем за теракт, всю жизнь будешь в маленькое окошко вечной мерзлотой любоваться. Прецеденты есть. Но нет, отказываются люди голову включать. Теперь думать им некогда, надо деньги зарабатывать. Тьфу!

— А если бы они знали? — подумав, уточнил Олег. — Ну вот выяснили бы, что это не прикольный попугай, а василиск. Тогда как?

— Не поверили бы, — ответил ему начальник, — как и остальные люди по всему миру. Если ты не заметил, то те, с кем мы сталкиваемся, особой тайны из своего существования не делают. Ну, кроме, может, только домовых, для которых традиции — все. Вот не любят они людям показываться со времен царя Гороха. А остальные особо не таятся. Ответишь мне почему или сразу рассказать?

— Попробую, — Олег выдержал паузу, а после предположил: — Потому что в них никто не верит.

— Снова молодец. Именно. Двадцатый век перевернул мир вверх тормашками несколько раз, и этого хватило для того, чтобы в нем изменилось все. Вообще все, от государств и социальных отношений до ареалов обитания целых народов. В том числе и веками существующие отношения мира тварного и мира ирреального сошли на нет. Сказки, фольклор, фэнтези — вот как теперь называется наша клиентура. Ее де юре просто нет. Она не существует. И ее, к слову, это более чем устраивает, им так удобнее жить. Если в тебя не верят, то тебя, выходит, как бы и нет, потому можешь творить все, что заблагорассудится. С кого спрашивать-то?

— Ну да, — подумав, согласился Олег. — Если бы я весной к вам не попал и столкнулся, к примеру, с теми же гулями случайно, подумал бы, что кино про зомби снимают. Или еще что-то в этом роде.

— Именно. И понял бы, что ошибаешься, только тогда, когда тебя стали бы на куски рвать. Вот только рассказать о том, что это не сказки, а чистая правда, уже никому бы не смог. Просто потому, что был бы мертв. Понимание реальности происходящего к людям чаще всего приходит тогда, когда уже ничего не изменишь. Но это не самая большая беда, Олежка.

— А что же еще хуже?

— То, что иногда люди переступают через рациональность мышления и докапываются до сути происходящего. Их таких мало, но они есть. Большая часть подобных сталкеров довольно безобидна, их, как правило, называют городскими сумасшедшими и охотно приглашают на программы с названием «Третий глаз» или «Удивительное рядом». Ну или определяют по весне и осени в «желтый дом», прокапаться и отдохнуть среди своих. Еще есть особо упорные журналисты, которые нет-нет да и постигают суть явлений, чаще всего на свою голову. На моей памяти имеется десяток таких, которые вышли из дома и никуда не дошли или были найдены на городских свалках. Еще парочка в автокатастрофах погибла, причем на довольно спокойных участках дорог. Их жалко, но они сами виноваты.

— Работа такая, — покивал юноша.

— Именно. Но есть и третья категория, для нас самая неприятная. Это умные и сильные люди при власти и деньгах, которые очень хотят жить как можно дольше. А лучше — всегда. Таких единицы, но они есть. И один из таких как раз сейчас очень активно ищет способ ускользнуть от смерти, которая его за горло взяла.

— Монах, — утвердительно произнес Ровнин.

— Он, родимый, — подтвердил Францев. — Я не знаю, когда и как он осознал, что есть те, кто сможет ему помочь, минуя официальную медицину и материалистическую теорию, но это случилось. А поскольку господин Ревельский относится к тем натурам, которые, приняв решение, сразу же приступают к его реализации, то это сразу привлекло внимание отдела. Не потому, что мы должны подобное пресекать, мы не пограничники на границе миров, у нас другой функционал. Но, во-первых, гибнут люди, пусть не самые лучшие, но все же. Во-вторых, если Монах добьется успеха, то это может создать нам серьезнейшие проблемы в будущем. Под его рукой полторы сотни бойцов и прикормленные люди в государственных структурах. Может, он просто продолжит заниматься тем, чем и раньше — это ладно. А если нет? Если у него возникнут куда более глобальные планы? Человек он, повторюсь, более чем неглупый, со здоровыми амбициями и склонный к масштабным проектам.

— Аркадий Николаевич, я, возможно, сейчас скажу не самую правильную вещь, — тщательно подбирая слова, проговорил Олег. — Я же все-таки сотрудник милиции, о таком даже в принципе думать не должен. Но раз такая ситуация, так, может, лучше этого Монаха…

— Убрать, — закончил за него Францев.

— Ну да. Даже если не брать в расчет то, что он может в будущем натворить, то все равно по нему вряд ли кто заплачет. Ну вот не самый он лучший гражданин нашей страны.

— Все так, все верно. Да и реализовать такое несложно, уж поверь. Без всяких снайперов и взрывчатки в машине можно обойтись. Однажды утром он просто не проснется, и все. Вот только с ним много информации уйдет. Он же почему-то поверил в реальность происходящего, кто-то его просветил на этот счет. Причем так, что у него в голове одно с другим замечательно сошлось. Я вот упоминал о том, что сегодня за город ездил. А знаешь куда?

— Куда?

— На одну речку, что недалеко от столицы. Не самая большая, не самая широкая, каких в Подмосковье полно. Но с одним отличием от остальных — в реке этой ключ бьет, и не абы какой, а с живой водой.

— С чем? —