Дом бурь - Йен Р. Маклауд

больших бочек с водой, чья поверхность была покрыта красивой пеной, возникали некие образы, и Кузнецы сливались друг с другом, растворяясь в жарком воздухе, сиянии и клубах пара. Удары их молотов сопровождались громкими звуками, но слова, что срывались с их губ, совсем не походили на вычитанные Клейдом в книгах или те, которые он сам должен был произносить. Ида объяснила, что они «неустанно читают заклинания, которые выучили, когда были подмастерьями», и это означало некую загадочную и далекую часть песни, пока что непостижимую.

В уголке за Кузней, рядом с тем местом, где журчал и гремел Непроходимый ручей, Клейд обнаружил очень большие листы со словами, которые каким-то образом вырвались из книг, что показывала ему Ида, а потом были сложены, связаны и сплющены, и в них обжились мыши, пометили мышиными пятнами и запахами. Клейд, зачарованный побуревшими страницами, прокладывая путь через дырки и помет, узнал множество новых слов про существ, именуемых «женщины» и «мужчины», – Ида, Сайлус и Цветочек называли их Потусторонними, если хоть как-то называли, и говорили, что они не Избранные. С ними случалось нечто под названием «рождение». И еще «бракосочетание». У них были какие-то «гильдии». А также «смерти». Некоторым Потусторонним нравилось, когда их раскатывали в картинки и помещали на страницы, в точности как мух и собак. Они всегда были красновато-коричневыми – Клейд прочитал на одной банке, что такая краска называется «железный сурик», – и выглядели так, словно на них помочились мыши, даже если ничего подобного не произошло.

Он понял, что Айнфель – это определенное место, и существовали другие места, расположенные далеко, с названиями вроде «Лондон», «Престон» и «Бристоль», где Потусторонние то ли складывались в штабеля, как кирпичи в стенах многочисленных зданий, то ли кишели, словно мокрицы, которых можно было обнаружить, отодрав кусок стены Большого дома, пока Сайлус чем-нибудь занят. Куда ни сунься, всюду Потусторонние.

Еще был грузовик. Каждый десятисменник он приезжал по Проезда Нет из ниоткуда и останавливался на Скотном дворе возле Нового амбара, где жили кошки. Спереди у грузовика имелось что-то вроде лица с глазами, которые зимой горели, словно в них попали крошечные осколки солнца, а в другое время года оставались абсолютно безжизненными. Он фыркал и клохтал, а на боку можно было прочитать написанное большими буквами: «Я. Сурик. Тонтон. Поставщик бакалеи». Итак, Клейд притаился в зарослях сорняков на дальнем краю мощеного двора и смотрел во все глаза, как машина выставила крыло, словно жук на солнцепеке, а потом изнутри вышел Сурик. Впрочем, он не весь был суриковый. Лицо у Сурика местами оказалось ярко-красным, а на голове росли редкие рыжеватые плети, по которым он то и дело водил рукой. Глаза у него тоже были красные, и немножко белые, а также голубые. Подбежали кошки, замурлыкали, стали крутиться у ног Сурика, обвивая их хвостами, а он что-то ворковал зверькам, уделяя им все свое внимание без остатка. И надо же было такому случиться, что Сурик подвигал губами, пока гладил кошек, заклокотал, провел языком по зубам, а потом повернул голову и изверг сияющие струйки, которые, поблескивая, вспучились на булыжниках и повисли на сухоцветах. Сурик был до того суриком, что из него сочилось что-то суриковое.

Клейд придвинулся ближе. Потрогал суриковое вещество, понюхал и попробовал на вкус. Что-то резкое, терпкое, теплое. Больше похожее на краски, которые он иногда размазывал на клочках бумаги, пытаясь изобразить «собак», «кошек» и «коров», чем на то, что можно извергнуть из собственного рта. Сурик вытаращил глаза. Потер макушку.

– Чтоб мне…

– Здрасьте, – сказал Клейд, гордый собой. – Я Клейд.

Суриковый язык Сурика облизал его суриковые губы и передвинул что-то суриковое, что он жевал, от одной суриковой щеки к другой. Песня кружилась и вертелась вокруг него, закладывая лихие виражи, но ей так и не удалось проникнуть внутрь. Он был как валун посреди Непроходимого ручья.

– Клянусь славным Старейшиной, – сказал Сурик своим голосом-без-песни, унылым, как выкрашенные суриковой краской ворота амбара. – А ты не слишком ли юн, чтобы быть одним из них?

– Но я Избранный. А ты нет.

– Не то слово… Ты у нас пацан, верно? – Сурик присмотрелся к Клейду, сощурив глаза и не двигаясь с места. – По виду и не скажешь. Мамашу, значит, зацепило? Вот бедолага…

Затем пришла Ида, и еще Сайлус, потом Кузнецы и Охотник, а также несколько Избранных из Дальнего поселка, которые были в силах помочь. Сурик раскрыл большие крылья в задней части грузовика. Изнутри появилась всякая всячина: капуста, мешки с сахаром, мукой и моретофелем, но в основном консервы и даже новые книги, которые Ида прижала к груди, и песня вокруг нее на какое-то время вспыхнула, словно глаза машины, которые назывались «фарами», и питало их «электричество», которого в Айнфеле не было, но в мире Потусторонних оно имело огромную важность.

Ида усадила его на табурет у камина в Большой комнате и разложила вокруг газеты, на которые мыши еще не успели покуситься. Она погладила его по спине, и прикосновение ее рук походило на прикосновение веток. Песня внутри Иды всегда звучала одновременно радостно и печально. Взмывая к самым высоким нотам, она напоминала ему ту часть песни, что доносилась от Осененных из дебрей Леса, потому что была такой же одинокой и мощной. Когда Ида взяла в руки штуковину из двух соединенных частей, называемую «ножницы», Клейд понял, что ей трудно их не выронить их своих причудливых пальцев.

Щелк-щелк, звучала песня, и воздух шелестел вокруг головы Клейда, щекотал его шею. В песне было что-то еще, что-то из воспоминаний Иды, как кусочек лета, украденный фарами Суриковой машины. Клейд сидел на прежнем месте, однако Ида стригла не его волосы – «живое» и «мертвое», запомни разницу, но уж его-то волосы точно мертвые, иначе от ножниц было бы больно, – а чьи-то другие, в другой комнате, и у волос был цвет самой памяти, то есть цвет солнечных бликов на сияющих золотистых кудрях.

«Мне так жаль, Клейд. Все в тебе заставляет меня думать о…»

«Не надо грусти и сожалений». Тут он опомнился и продолжил вслух:

– Скажи мне, Ида. Мне интересно. То, о чем ты думаешь, находится По ту сторону? – Он вспомнил одну из многочисленных этикеток, которые пристрастился читать, если попадались какие-нибудь банки. – Это на Фладгейт-стрит, в Деритенде, где делают порошок для «Заварного крема Альфреда», лучшего друга каждой хозяйки, готовящей ужин?

Ножницы замерли, и он услышал перезвон – это был смех Иды, хотя печаль, скрывавшаяся за ним, никуда не делась.

«Нет, Клейд, не