Дом бурь - Йен Р. Маклауд

Клейд кивнул. Бум, бабах! – и шкаф наполнился гулкой песней, которая была именно тем, что он чувствовал. Бум! Он знал все, о чем Ида пыталась ему рассказать. Бум! Он уставился на стену. Там были фотографии, но в этой конкретной комнате на них были изображены не Избранные, а так называемые покровители и друзья Айнфеля. Мужчины и женщины. Гильдейцы и гильдейки. Леди и джентльмены. Стэн, Эдди, Мамуля, Терри. Ишь ты, какие имена себе придумали. Вертел он их на вертеле, ублюдков долбаных.

«Когда ты здесь только появился, Клейд… когда мы тебя привезли, мы подумали…»

– Не говори! Не хочу знать!

«Но…»

– НЕТ!

Хотя приближался вечер, в этой комнате было еще очень светло, и лучи солнца, проникая сквозь тщательно вымытые окна, заставляли стекло, под которым прятались фотографии в рамках, испускать такое яркое и чистое сияние, что оно стерло картинки внутри. И куда бы ни посмотрел Клейд, всюду он видел одно и то же лицо, моргающее и изумленное; лицо, которое принадлежало Потустороннему и всегда было таким.

Клейд рос. Клейд тоже менялся, на свой лад. В конце каждой сменницы он помогал мастеру Сурику разгружать провиант – точнее, делал это в основном сам и складывал все в так называемом Новом амбаре, где кошки гоняли крыс. Мастер Сурик, которого звали Яков, теперь охотнее с ним беседовал и реже сплевывал, хотя по-прежнему жевал табак, пусть и по его собственному признанию жалел, что обзавелся этой ужасной привычкой. Клейд мог принимать участие в составлении заказа, особенно в том, что касалось новых рекламных акций и баночек Сладости с изумительными новыми вкусами.

– Все в порядке, – говорил он, пересекая Скотный двор, если видел, что из кабины или из задней части машины выбирается новое лицо. Теперь Клейд умел почти безупречно отличать Потусторонних друг от друга. – На самом деле я не тот, о ком вы подумали…

Он идеально отрепетировал фразу и соответствующую ей улыбку, глядя в стекла фотографий в рамках, висящих на стенах Места Встречи. Он научился в такие моменты общения и взаимодействия приглушать песню внутри себя, чтобы не отвлекаться. Ибо Клейд теперь понимал, что похож не на Ныряльщика, отравленного эфиром, а на того младенца, который мяукал и вонял. Не то чтобы с ним когда-нибудь случалось Плохое, но мать бросила его в каком-то бристольском заведении, и это было почти то же самое, как оказаться брошенным у ворот Айнфеля.

Иногда Сайлус или другой Избранный отправлялись По Ту Сторону. В конце концов, нужно было всего лишь забраться в сверкающую зеленую повозку и запрячь прекрасных лошадей, за которыми ухаживали Фермеры. Тем не менее для Клейда оказалось сюрпризом, когда однажды утром Сайлус пришел к нему, одетый в свой лучший серый плащ, и объявил, что Клейду тоже пора прогуляться.

– Почему?

Сайлус издал звук, заменявший смех.

– Ты же столько газет прочитал, Клейд! – «Я-то думал, сгораешь от нетерпения…» – Надень вот это. – Сайлус держал в своих белых руках еще один плащ.

– Но разве я не… ну, как же они…

– Дело в том, Клейд, что ты со мной. – «Сам видел, как люди реагируют…»

Лошади уже ждали на Скотном дворе, и Клейд порадовался, что у него есть плащ, когда повозка тронулась с места и фрагменты Айнфеля заскользили мимо. Повозка проехала вдоль опушки Леса, выглядевшего темным, уютным и странным. Через лужайку, в центре которой дрейфовало Место Встречи. Сайлус разговаривал с лошадьми. Его песня была сосредоточенной и странной.

– Открой ворота, Клейд. Просто подними защелку.

Скрежет ржавого металла. Удивительно, что Клейд не додумался сделать это сам. Потом он вернулся в повозку, и они оказались По Ту Сторону. Живые изгороди зеленели, длинная и ровная дорога стелилась впереди. Вокруг раскинулись поля. За ними, а иногда и ближе, виднелись аккуратные остроконечные фасады домов. Из-за деревянных ворот выскочила собака. Это была первая собака, как на страницах книг и в мыслях Иды, которую Клейд увидел собственными глазами.

Во время первого и последующих путешествий По Ту Сторону Клейд был поражен тем, насколько там все одинаковое. Вот квадратное поле, и следом – еще одно такое же. Он гадал, как Потусторонние понимают, в какой дом заходить ночью, когда хотят поспать, и каким образом Сайлус понимает, куда сворачивать на этих сбивающих с толку улочках. Песня иссякла, почти оборвалась, и тишина наполнилась топотом лошадей и грохотом колес. Дыхание и сердцебиение, ощущение его прижатых к скамье ягодиц и языка, онемевшего и застрявшего во рту, и отрешенный Сайлус, сосредоточенный на дороге. Появились другие повозки. Скопления домов, с прямыми, не манящими к себе трубами и садами, похожими на крошечные участки поля, такими же квадратными. Окна, опять же, таращились, как стеклянные глаза. Клейд заметил, что одни Потусторонние смотрели на проезжавшую повозку, а другие нет. Одни плевали вслед, вывернув шеи, как Яков Сурик, а другие прижимали маленьких Потусторонних к себе и пальцами рисовали знаки на груди, красными губами изображали фигуры.

Оказалось, что По Ту Сторону можно услышать обрывки песни. Один из первых донесся до него, когда они ехали мимо кузни, которую можно было узнать по дыму и грохоту, а еще по непристойному пению работников – они были кузнецами, но имели лица и руки из плоти, как Потусторонние. Клейд испытал отчаянную тоску по дому. Затем послышались трели и каскады других нот, резких и неожиданных, из так называемых гильдейских чертогов, суматошных мастерских, мельниц и заводов; еще они звучали, когда повозка проезжала под черными шнурами, развешенными тут и там на длинных столбах, – в последних случаях песня всегда была тихой, но бодрой. Клейд склонил голову набок и просиял, увидев еще одну веревку, рассекающую небо между верхушками деревьев. Однако ее песня оказалась иной. Невыразительной, не похожей на собственно песню, и все-таки что-то знакомое в ней слышалось. Он узнал, что существуют две разновидности опор. Одну использовали телеграфисты для передачи сообщений, а другую – электрики, для передачи электричества, и каждая гильдия, поместив свои опоры на эмблему, гордилась ими.

Они добрались до Бристоля. Здесь песня звучала и в зданиях, если это вообще были здания, ибо, оторванные от газетных страниц, приобретшие объем и цвет, они превосходили любые фантазии Клейда. К песне присоединялись обычные звуки – шум, крики, колокола гильдейских домов. Потусторонние кишели здесь, словно мокрицы, сновали по улицам, садились в экипажи и выходили их них, и маленькая повозка из Айнфеля безнадежно затерялась в потоке транспорта.

В тот раз, когда Клейд впервые