Головы с плеч - Зои Хана Микута

– Не говори так. Текке на нас не плевать, она нас любит. Ты знаешь, что любит. Как ты можешь такое говорить?

Икка дала ей пощечину.

Когда Каро распласталась на полу с красной отметиной на щеке, Икка потянулась к ней. Открыла рот, чтобы попросить прощения, хотя нисколько не сожалела о пощечине. Потом закрыла рот. Убрала руку. Нет. Дело было не только в том, что у Кэресел случился приступ паники, что у нее путались мысли. Они не были прежними. Они не были напуганными девочками, которые еще не знают, как обращаться со своей магией. Смотрите. Смотрите: взгляд Каро прояснился. И ее глаза больше не были черными, они были ярко-синими, и они горели. Горели гневом. Да, теперь Икка и Каро вспомнили, кто они такие. К Икке вернулась боль, которую она всегда испытывала здесь, во Тьме. Каро теперь была в таком же состоянии.

Когда Каро снова заговорила, ее голос был твердым. Она прикоснулась к щеке.

– О, – хмыкнула Каро. Пожала плечами. – Я дурочка, Заика. Виновата.

Икка смотрела на нее пристально, тяжело дыша.

Каро поднялась на ноги.

– Идем. – Протянула руку. – Не хочешь прикончить тварь? Неужели тебе не интересно? По-моему, это будет забавно!

Глава двадцать девятая

Год 0094, Зимний Сезон

В живых остается 997 Святых

Каро была права (ну разумеется)! Дорогая Каро, Кэресел, милая Каро, ты всегда права!

Это было забавно.

Снова и снова ее клинок вонзался в плоть, потом в кость, потом снова в плоть. По всей арене валялись отрубленные руки Святой и трупы ворон. Она постоянно спотыкалась об этих гребаных ворон. Зрителей в передних рядах забрызгало черной кровью; Каро почти ничего не видела из-за синей магии, заливавшей ей глаза. Хэтти, должно быть, думала, что она великолепна, ее дорогая героиня: она так ловко уклонялась от Святой! Вместо того, чтобы сцапать Каро, Святая постоянно врезалась мордами в землю, и зубы летели во все стороны. Тварь откусила себе один из языков, и он лежал прямо под королевской ложей, похожий на кусок мокрого обсидиана. Гадина то и дело совала оставшийся язык в другую глотку, искала его. Именно туда, между двумя шеями, Каро уже полчаса пыталась забросить свои «вороньи бомбы»; ключицы и рожи Святой были облеплены крошечными костями и черными перьями.

Но Святая все еще была жива. Она была жива. Она была жива.

А Алиса что в это время делала? Копошилась со своей темнотой. Каждый раз, когда темная ведьма пыталась атаковать тварь с помощью магии, та набрасывалась на нее.

– Ты должна ее отвлечь! – снова и снова кричала Икка, раздраженная, взмокшая от пота.

– Почему сразу я? Лучше ты отвлекай.

Конечно, Каро обожала красоваться перед публикой. Но время шло, и она начала уставать. А Святая не устала – они никогда не устают.

«Это так забавно!»

Они обе были не в форме. Дела шли плохо.

«А с чего это мы не в форме?»

Каро время от времени смотрела на Хэтти. И вот сейчас она снова взглянула вверх, на Хэтти, пока Икка металась вокруг, путаясь в своих тенях, а Святая гонялась за ней, свивалась кольцами и прыгала. Каро привалилась к ограждению арены, скользкому от крови, попыталась унять сердцебиение и взглянула на королевскую ложу. Лицо Хэтти было скрыто вуалью. Непонятно было, о чем она думает. Может быть, Каро опозорилась, когда выдала свой ужас при виде Святой? Когда у нее потемнело в глазах и она перенеслась сначала в Страну Чудес, а потом в… Нет. Кэресел не могла опозориться. «Ты великолепна, дорогая. Я знаю, дорогая. Все это знают. Как они могут этого не знать? Хэтти тоже знает. Она просто… Когда она создала Святую, похожую на… Она просто…»

Икка внезапно возникла рядом с ней из своей тени и прошипела:

– Какого хрена ты здесь делаешь?

Каро, совершенно дезориентированная, огляделась по сторонам. Незнакомые люди, до которых ей не было дела, пялились на нее с трибун. Если она убьет Святую сейчас, та не сбежит. Она не сбежит и не найдет погруженную в траур семью на ферме, среди глициний. Почему эта тварь просто не сдохнет? Неужели это конец? Неужели так и должно было случиться?

Она снова посмотрела на Хэтти – это был рефлекс. Каро стояла, прижимая к груди оставшийся клинок; второй, бесполезный, торчал из ключицы Святой. Должно быть, в какой-то момент тварь укусила ее; у нее на руке виднелись отметины от зубов. Рука болела. Боги, все болело, так болело. Ее пальцы касались распухшей кожи осторожно, как музыкант касается струн своего инструмента. Икка каким-то образом очутилась прямо перед ней, она держала Каро за плечи, орала на нее, чтобы она сделала хоть что-то, чтобы она пошевеливалась. «Надо уходить». Каро смотрела в ее карие глаза, на серебристую пену, пузырившуюся на губах.

Происходящее казалось нереальным, как во сне. Разве это было не прекрасно? Святая в дальнем конце арены снова сжалась в комок, приготовилась к прыжку. В дальнем конце арены? Какой арены? Конечно же, Каро хотела сказать – в конце коридора…

Да, дорогой читатель, у нее немного съехала крыша. Сильнее обычного.

Икка вытащила их обратно на свет из тени, которую отбрасывала чудовищно длинная спина Святой, и пнула тварь сзади под колени. Святая не обернулась – она просто начала падать назад, словно гора из плоти, рук и ног. Головы свисали вниз. На этом и сфокусировалась Каро, на головах, которые, отстраненно думала она, стремительно приближались к ней… на головах, которые с любовью слепила вместе Хэтти. Для Кэресел, своей воительницы. Понимаете ли, ведь Хэтти не способна причинить ей боль – она намеренно создала чудовище с двумя головами, чтобы напомнить Кэресел о том, что перед ней не Пиллар.

(Потому что у Пиллар была всего одна мерзкая рожа, ты же помнишь, Кэресел… Да, это же правда, это точно, Кэресел, поклянись мне, поклянись мне, разве ты не помнишь? Гм. Вспомнить было нелегко. Потому что всякий раз, когда Кэресел думала о том доме. Стоп. Потому что всякий раз, когда Кэресел думала о потолке кухни, или о коридоре первого этажа, или о спальне – милостивые боги, какая же там стояла вонища – нет, нет, нет. Кэресел. Что ты помнишь, Кэресел? Перестань вспоминать это, Кэресел. Вспоминай вот что, Кэресел, вот как все