Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

Браун кратко исследовал новшества, которые предшествовали более важным вкладам в историю человечества. В течение десяти тысяч лет, то есть, по крайней мере, с тех пор, как кроманьонцы научились шить себе одежду и сооружать укрытия от непогоды, искусство печати появлялось и исчезало снова и снова. Но никогда оно не достигало кульминации в печатной книге и всех ее далеко идущих последствий. Никогда не приобретало первостепенного значения в человеческих делах вплоть до XV века. Браун собрал доказательства повторяющихся неудач человека в попытках летать. Планеры Четвертой династии, недавно найденные в Бедрашене, разбитая машина Ю-чжоу, весьма многообещающие обломки, украшения и человеческие останки, найденные в прошлом году в заливе Мирабелла (последние впервые отмечены в 2104 году после землетрясения, произошедшего в глубоких водах, на фотографиях исследовательского самолета Кроуфорда; впоследствии они были найдены и извлечены водолазами подводной лодки «Salvemini», принадлежащей биологической станции Неаполя. В настоящее время профессор Джулио Маринетти идентифицировал их как останки легендарного планера Дедала и Икара). Максвелл Браун также проследил непрерывно повторяющиеся открытия и переоткрытия Америки со времен олесундских табличек и ранних китайских надписей в пещерах близ Байя-Коки до окончательного установления непрерывных коммуникаций через Атлантику западными европейцами в XV веке. Всего в настоящее время зарегистрировано шестнадцать отдельных неэффективных открытий Америки либо с востока, либо с запада, и, возможно, имели место еще множество других, которые не оставили после себя никаких следов.

Эти ранние примеры неадекватной предприимчивости человека помогают нам понять и переосмыслить долгую борьбу Эпохи разочарования с трудностями, которые подталкивали наших предков к тому, очевидно, единственно разумному устройству человеческих дел, каковое установилось ныне на этой планете.

Бесплодность всех этих преждевременных изобретений очень легко объясняется. В случае трансатлантического перехода ранние мореплаватели добирались до Америки, но не могли вернуться обратно. Если же они все-таки возвращались на родину, то не могли найти поддержку и средства для того, чтобы совершить повторное путешествие. Или же вследствие многочисленных трудностей они погибали во время второй попытки. Истории о морских путешественниках искажались, превращались в сказочные легенды, и с течением времени в них переставали верить. Это действительно было довольно-таки бессмысленное приключение – плыть в Америку, пока усовершенствованная навигация и компас не стали для моряка обыденностью.

Но вернемся к вопросу печати. Лишь тогда, когда китайцы развили систематическое производство дешевой бумаги в виде листов стандартного размера, печатная книга – и последующее распространение знаний – стали осуществимы на практике. Наконец, задержка в освоении полетов являлась неизбежной, потому что, прежде чем люди смогли продвинуться дальше опасного скольжения по воздуху, металлургии требовалось достичь этапа выпуска двигателя внутреннего сгорания. До тех пор нельзя было создать ничего достаточно прочного и легкого, чтобы сражаться с воздушными вихрями.

Точно так же концепция единого человеческого сообщества, организованного, чтобы служить общему благу, должна была подождать, пока быстрая эволюция средств коммуникации не сможет остановить разрушительную силу географического разделения и пообещать когда-нибудь его победить. Эта быстрая эволюция произошла, наконец, в XIX веке, и она описана в предыдущей главе этой всемирной Истории. Паровая энергия, нефтяная энергия, электроэнергия, железная дорога, пароход, самолет, передача по проводам и по воздуху очень быстро следовали друг за другом. Они связали человеческий род крепчайшими узами – как никогда прежде. Незаметно, менее чем за столетие, совершенно невыполнимое стало не просто возможной, но и экстренно необходимой корректировкой пути развития человеческой цивилизации.

И вот теперь кардинальное значение Великой войны в истории человечества заключалось в том, что мировая бойня ясно продемонстрировала необходимость этой корректировки. Раньше это никогда не считалось необходимым. Признание всегда отставало от достижений. Ни один из довоенных пророков Мирового государства не смог внушить окружающим понимание, что консолидация жизненно необходима. Все они делали лишь вежливые реверансы и робкие жесты в сторону единства. Говорили об этом, как о чем-то приятном и желательном, но никогда, как о жестком императиве. До войны самый ясный запрос на всемирное сотрудничество исходил от Второго Интернационала. И даже после войны, и после туманного и колеблющегося представления Лиги Наций о федеральном сверхгосударстве в Женеве большинство даже самых что ни на есть передовых авторов, похоже, все-таки пребывали под впечатлением, будто необходима максимальная корректировка существующей системы, дабы предотвратить или смягчить последствия войны и сдерживать мятежные порывы слабых и непрофессиональных правителей.

И даже коммунистическое движение, которое, как мы уже говорили, в результате случайного заговора смогло захватить Россию и продемонстрировать ценность своих теорий, в конечном итоге отступило от идеи космополитического социализма, а не продвинулось к ней. Как мы уже показали, эти теории оказались безнадежно неадекватными по отношению к практическим потребностям человечества. Развитию идеологии сильно препятствовал консервативный догматизм, навязанный неизлечимым эгоизмом Карла Маркса. Нетерпимость, врожденные дурные манеры, тщеславная настойчивость в том, что он-де произвел на свет окончательную доктрину, превзошедшую дарвинизм, бросили длинную тень нетерпимости и упрямства на последующее развитие коммунизма. Маркс горько завидовал утопической школе социализма, и поэтому, когда Ленин столкнулся с необходимостью взять власть в свои руки, «ортодоксальный» марксист испытал совершенно идиотскую гордость за бесплановое мировоззрение. «Свергните капитализм! – провозгласил он, – и что сможет произойти вследствие этого, кроме тысячелетнего блаженства?» Коммунизм действительно настаивал на необходимости экономической социализации, но – до тех пор, пока не пришел к власти в России – не обращал ни малейшего внимания на технические сложности. Через одиннадцать лет после прихода к власти, то есть в 1928 году, он произвел на свет запоздалый и ни с чем не соразмерный пятилетний план. До той поры никакой рабочей схемы для реализации социализма попросту не существовало. Коммунизм бросили в пучину социального эксперимента, и само это явление оказалось вынуждено прибегать к отчаянным маневрам, импровизациям и смене взглядов, а также защищаться настолько безвкусной и прозрачной апологетикой, что общемировое коммунистическое движение вышло из-под контроля.

Читатель этой всемирной Истории уже знает, как моральная и интеллектуальная сила Коммунистической партии оказалась неспособной контролировать саму себя и противостоять диктатуре весьма достойного, но ограниченного человека родом из Грузии, Иосифа Сталина. Преждевременная смерть творческого и способного к адаптации Ленина и нетерпеливое подавление умных, беспокойных, но необходимых в любом живом обществе личностей, таких, как Троцкий, – если бы не явный недостаток такта и достоинства, этот человек вполне мог бы стать преемником Ленина, – искалечили решительно всё! Не исключено, что Современное государство могло впервые появиться именно в России. Ужасная судьба постигла верных учеников творческой личности. Ленин расслабился и перевернул догматизм Маркса, а Сталин превратил то, что считал ленинизмом, в новый и более жесткий догматизм. После этого политический доктринер подавлял и калечил техника в борьбе, которая требовала именно технической компетентности. Подобно тому, как богословские споры обедняли и опустошали Европу на протяжении долгих веков христианского мира и сводили к нулю преимущества объединяющего влияния, так и в России чрезмерный педантизм политических теоретиков мешал эффективной организации общества. Молодежь воспитывалась в тщеславии и ксенофобии, неотличимых по своим практическим последствиям от грязненького патриотизма таких стран, как Франция, Германия, Италия или Шотландия.

Подчинение умственного развития политике привело Россию в такую политическую и социальную фазу, какая, по меткому замечанию Ростовцева в его «Социально-экономической истории Римской империи», во всеобщем обнищании и отсутствии критической энергии уподобилась благонамеренному, но бессодержательному самодержавию императора Диоклетиана. С самого начала русская революция потерпела неудачу в своем стремлении возглавить человечество. Русский космополитизм просуществовал едва ли дольше, чем космополитизм Великой французской революции дюжиной десятилетий ранее.

Это почти неизбежное отставание конструктивного движения в России от западных разработок предвидел проницательный ум Ленина еще на этапе своего очевидного лидерства (см. № 3090 в сборнике «Исторические документы» – «Левое крыло коммунизма»). Но его наблюдение не нашло отклика в неизлечимо нелиберальной мысли, окостеневшей в марксистской традиции.

Именно в Западной Европе концепция организованного и дисциплинированного Мирового государства как революционной цели в конечном счете достигла своих полных масштабов. Поначалу смысл всего этого оставался неясным. В 1933 году любой наблюдатель мог быть введен в заблуждение фактом наличия фашистского режима в Италии, волнениями нацистской партии в Германии, аналогичными национал-социалистическими движениями в других странах, увеличением тарифных барьеров и других ограничений, с неимоверной быстротой воздвигавшихся повсюду. Складывалось