Утопия-модерн. Облик грядущего - Герберт Уэллс

впечатление, что везде космополитическая идея отступает под натиском навязчивых идей расы, вероисповедания и национализма. И все-таки в то время зародыши Современного государства как-то умудрялись подрастать. Его приверженцы учились и постепенно набирали силу.

Прелюдией послужили 1928 и 1929 годы. Потребовался финансовый шторм и неуклонно прогрессирующий крах всей мировой экономической жизни, чтобы придать пророкам Мирового государства достаточно смелости в своих убеждениях. Тогда они и в самом деле начали высказываться. Вместо сдержанной, фрагментарной и неубедительной критики общественных дел, которая до сих пор их вполне удовлетворяла, они теперь прямо настаивали на необходимости всемирной реконструкции, то есть мировой революции – хотя «революция» все еще оставалась словом, от которого всячески уклонялись. То, как возникло это резко повзрослевшее определение цели и воли, характерно для меняющегося качества социальной жизни. Дело заключалось не в том, что однажды, внезапно пробудившись, один или два выдающихся человека стали заметными. Вовсе нет. Тем более что у них не было шансов стать лидерами. Но широко распространилось само движение человеческой мысли.

И у нас имеется великолепная возможность изложить вкратце те выводы, к которым пришли разумные люди. Пришло осознание того, что человеческое общество становится единой неделимой экономической системой с новыми и поистине огромными возможностями для благосостояния. К 1931 году эта концепция стала заметной даже в среде упрямых интеллектуалов Франции; например, в прощальной речи на американском континенте малоизвестного и временного французского премьер-министра Лаваля. На его речь незамедлительно откликнулись британский премьер-министр Рамзи Макдональд и американский президент Гувер.

Идея преобразилась в настолько популярную программу, что политики обрели возможность использовать ее в своих речах. И снова одно лишь интеллигентное меньшинство пришло к логическим последствиям ее реализации. Только оно смогло понять необходимость отречься от суверенитета современных правительств, установить над ними авторитетный централизованный контроль, призванный дополнять или даже замещать их при необходимости. А еще нужно было вывести производство вооружения и экономических продуктов за пределы досягаемости возмутительных манипуляций, связанных с извлечением прибыли. Тем самым рабочие получили бы защиту от пагубных недостаточных выплат.

Тем не менее, к 1932–1933 годам это понимающее меньшинство говорило о своем видении ситуации прямо и открыто. Большие изменения отныне не представлялись просто желательными; теперь их следовало воспринимать как нечто совершенно необходимое для спасения цивилизации от глобальной катастрофы. И самое главное – речь уже шла не только о спасении. Уже тогда, с точки зрения самых прогрессивных мыслителей, альтернативой катастрофе была не просто мрачная и запуганная безопасность. Это являлось последним выбором из всех возможных. Не осталось никакой альтернативы беспорядку и нищете, кроме «такого изобилия, такого процветания и богатства возможностей», какого еще никогда не знал человек (эти слова являются цитатой из шотландской газеты 1929 года). Просвещенные люди в 1932 году были так же уверены в возможности мирового порядка, всеобщего достатка и постоянно растущей жизненной силы человека, как и мы, живущие сегодня в полноценном владении своей жизнью среди практической реализации этой возможности.

Ясность видения не способствовала счастью просветленных. Умы изнывали, истерзанные не только страхами и страданиями, но и несомненным знанием о возможном мире свободной деятельности, доступной человеку и, так сказать, магически скрытом. Просветленные личности отчетливо видели сотни миллионов жизней, стесненных и искалеченных, скудно прожитых, несвоевременно принесенных в жертву, и не видели никакой первостепенной необходимости в этом упадке и ужасающем голоде человеческой жизни. Они видели, как миллионы людей скатывались к жизни, полной насилия, увечий, преждевременных и ужасных смертей. А за всем этим стояла наша безопасность, насыщенность событиями и свобода.

Максвелл Браун в главе под названием «Тантал 1932» приводит сорок примеров подобных реализаций. Но легендарный Тантал оказался в пределах досягаемости беспощадной воли всемогущих богов. Человечество же отнюдь не обречено на столь безжалостную судьбу. Современное государство во всем цивилизованном мире ярко осветило живое воображение нашей расы в течение десятилетия после Великой войны, абсурдно близкое, фантастически недосягаемое. В течение столетия путаницы и беспорядка страстей это нынешнее состояние должно было рано или поздно реализоваться.

К истории сражающихся, потерянных и страдающих поколений, «поколений полумрака», мы теперь и перейдем. Оглядываясь на разрозненных и разнообразных индивидуумов, впервые выразивших идею Мирового государства, что зародилась в человеческом разуме, оценивая первые общие усилия по ее реализации, нам нужно, прежде чем мы сможем воздать должное этим людям, попытаться в какой-то мере преодолеть невежество, предрассудки и другие инерции, нелепые привычки уступать и объединяться, стадную любовь и стадный страх, с которыми им приходилось бороться не только в обществе, где они оказались, но и внутри самих себя. Надо понимать, что это отнюдь не было пресловутым конфликтом Света и Тьмы. Боролись подслеповатость со слепотой. Мы должны осознавать, что наших предков преследовало видение современного цивилизованного мира, однако они, увы, все еще принадлежали не нашему миру, а своему собственному. То, что представлялось в их сознании, являлось чем-то совершенно отличным от нынешней реальности. Максвелл Браун посвятил несколько глав и третий, весьма объемный, дополнительный том специальной подборке пророков раннего Современного государства, которые вдохновляли окружающих на будущие свершения. Он убедительно показал, что в третьем и четвертом десятилетиях XX века быстро росло число мужчин и женщин с четким общим представлением о возможностях современного мира. Он цитировал записи и речи, часто поразительно проницательные и ясные, а затем прослеживал, как жизни цитируемых авторов менялись после приведенных высказываний. Несоответствие веры и усилий являлось полезным и действительно поразительным напоминанием о коварной природе индивидуальной жизни.

«В безопасности и спокойствии тихого кабинета эти мужчины и женщины могли по-настоящему ясно видеть дальнейший ход событий, – писал он. – В эти часы отвлеченности хрупкое тонкое вещество мозга могло совершить побег от непосредственной реальности, осознать причинно-следственную связь во всех четырех измерениях, приблизиться к неизменным значениям социальных событий в пространственно-временных рамках. Но даже в кабинет проникал гул хаоса внешнего мира. И как только дверь приоткрылась, на человека устремились беспорядки, война и рынок. Разъярившийся вопрос о насущной необходимости сиюминутных действий развеял прекрасную мысль о нашей общей судьбе по четырем небесным ветрам».

Максвелл Браун не преминул добавить яркую иллюстрацию к этому отрывку. Это факсимильное изображение первого наброска Питера Раута, американского прогрессивного лидера и его Революционного манифеста 1937 года. Бесспорно, в свое время это был весьма вдохновляющий документ. Став мучеником, Раут доказал свою верность наилучшему. На полях черновика внимание читателя привлекает лабиринт маленьких фигурок – некие итоговые суммы со знаками сложения и умножения. Благодаря своему почти вдохновенному дару убеждения, а также кропотливой работе последователей, Максвелл Браун смог продемонстрировать, насколько точны эти числа. Раут планировал наш новый мир, насколько ему позволяло предвидение. Но мысли гения еще не обладали способностью полностью сосредоточиться на цели. Они непрестанно бурлили, бродили в поисках новых путей. Какое-то время манифестом пренебрегали, пока мыслитель делал свои расчеты. Он словно бы играл на бирже: активная, кипящая мыслями часть мозга непрестанно размышляла, пришло ли время сбрасывать акции.

Глава 3

Как накапливались диспропорции старого порядка

Давайте рассмотрим некоторые основные явления, заставившие многие умы ожидать возникновения мирового сообщества в начале XX века. Во-первых, было достигнуто значительнейшее финансовое единство. Кредит Лондонского сити простирался до края земли, и золотой соверен быстро стал мировой монетой. На местном уровне ее можно было легко обменять. Курс, бывало, колебался, но незначительно. Экономическая жизнь превращалась в обобщенную структуру. На обширных территориях торговые отношения продвигались с малозначимыми препятствиями. Британцы все еще надеялись, что их космополитическая концепция свободной торговли будет принята всем миром. Международный институт сельского хозяйства в Риме разрабатывал ежегодную перепись производства основных продуктов питания и стремился к мировому контролю за их транспортировкой. Население активно перемещалось, и правительства этому не препятствовали. Так, например, поляки отправлялись в Восточную Германию на уборочные работы, а затем возвращались домой. Сотни тысяч итальянцев уплыли в Соединенные Штаты, где проработали несколько лет, отправляя заработок в родные деревни. Обычные путешественники могли отправляться куда