Чайная буря - Хафса Файзал

домов, монеты позвякивали в руках трудяг, чей долгий рабочий день подошел к концу. С того мига, когда Арти вошла в Атерей, трещинами пошел только ее личный мир. Превращение вампиров – то есть фактически людей – в оружие было злом, на которое нельзя закрывать глаза.

Равно как нельзя было бросать кого-либо на верную смерть.

Чувство вины тугим комком засело у нее горле. Не ступи она обратно в хранилище, сидела бы сейчас в одной камере с Лаитом. Если бы вампиры не ворвались тогда в кабинет Пенна, Лаит мог бы перерезать ей глотку. Или нет.

Спрячься за мной.

С каждым шагом эти слова отдавались у Арти в голове. Грохотали в ушах, как треклятая колымага, катившаяся рядом. В этом городе что, дорог больше нет? Арти покосилась на карету без всяких опознавательных знаков и свернула на другую улицу, поскольку вдруг поняла: она видела ту же пару лошадей возле Атерея, когда они с Джином разошлись в разные стороны.

Она застыла и прислушалась. Тишина.

Карета не поехала за ней. Это все просто чрезмерная подозрительность. Арти зашагала вперед, и до нее донеслось ржание лошадей, а затем и стук колес по брусчатке.

Вот ведь проклятье.

Арти опустила руку на пистолет и вышла на середину дороги, вынуждая карету остановиться. Придерживая кепку – налетел порыв ветра, – Арти обошла лошадей, не сводя при этом глаз с возницы. Он на нее смотрел, его она тоже не узнавала. Будь Джин здесь, он бы уже перечислил сотню причин так не делать, но Арти, которая только что потратила несколько часов на проникновение в Атерей, все же направилась прямиком к двери кареты.

Карета – это ерунда.

Арти услышала, как кто-то изнутри открыл запор, и вдруг подумала о похищениях вампиров. Дверь распахнулась – внутри царила непроглядная тьма. Никто не вышел, не издал ни звука. Не снимая руки с пистолета, Арти залезла внутрь.

– Арти Казимир.

Голос был неестественный, приглушенный чем-то на лице говорившего. Чем-то вроде маски.

– Вот и первая причина вас убить, – произнесла Арти. – Вы преследуете меня еще с улицы Плюща. Чего вам надо?

– У тебя то, что принадлежит мне, – ответил голос.

Арти склонила голову набок и прищурилась.

– Вам стоило бы уточнить, что именно.

До Арти донеслось шуршание, и ее собеседник подался вперед – сияние луны осветило золоченую маску с темными провалами на месте глаз.

Овен.

Сердце ушло в пятки.

– Моя книга учета.

– Вы требуете или предлагаете обмен? – спросила Арти, изо всех сил надеясь, что голос не дрогнет.

– Отдай мне книгу, и твое заведение останется твоим.

– Весьма щедро с вашей стороны, но это заведение и так было моим – пока вы не пригрозили владельцу помещения, – ответила на это Арти. – Маска ничуть не помогает вам лгать.

Ничто не закончится, даже если отдать Овну книгу учета, осознала Арти. Об этом говорил и Лаит: Овен ненавидит «Дрейф», и пока заведение существует, существует и угроза закрытия. Речь уже шла не только о «Дрейфе». Нельзя больше быть занозой в заднице у Овна.

Нужно избавиться от Овна навсегда.

Ради себя самой, ради ее команды и ради вампиров, которых заставляли воевать на чужой войне.

– Книга учета в обмен на «Дрейф», – повторил Овен, и дверь кареты снова открылась.

Арти вышла на улицу, чувствуя тяжесть пистолета на боку. Как жаль, что нельзя все решить, просто выпустив пулю в эту презренную маску.

42

Флик

Флик пыталась во всем видеть лучшее. Если это было невозможно, ей становилось грустно или все равно. Но никогда прежде ее не настигала такая злость. Не просто злость – ярость. Всю ночь она провела ворочаясь без сна на кровати у себя в комнате в «Дрейфе». Ей, значит, нельзя подделать ни перстня, ни документа, ни даже записки от врача, не получив за это ярлык грязной мошенницы, а ее матери можно такое?

Внутренний голос твердил Флик, что леди Линден, возможно, не в курсе всего этого. ОДК – огромная компания, где сколько угодно управляющих звеном пониже, которые не прочь подзаработать на стороне. Но куда громче того голоса звучала уверенность – мать обо всем знает.

Потому-то ранним утром следующего дня Флик вдруг очутилась у поместья Линденов в Адмиральской роще. Деревья почти обнажили ветви, листва золотым ковром покрывала брусчатку. Шагая по этому хрустящему ковру, Флик услышала чужую поступь – кто-то тихо ступал по шуршащим листьям.

Резко обернувшись, она никого не увидела.

– Честер? – окликнула она. – Феликс?

Ответа не последовало.

– Хватит искать отговорки, – укорила себя Флик, подошла к насыщенно-зеленой парадной двери и постучала в нее железным молоточком, стараясь не обращать внимания на дрожь в пальцах. Раньше этот молоточек казался ей символом статуса, теперь же напоминал рога дьявола.

Дверь распахнули и тут же прикрыли до крошечной щелочки, сквозь которую Флик видела один лишь карий глаз, обрамленный густыми ресницами. Мать нанимала только привлекательных служанок.

– Мисс Фелисити, – заикаясь, выдавила юная горничная.

Флик взяла себя в руки. Веди себя так, будто ты здесь своя.

– Я желаю поговорить с матерью.

Горничная обомлела от ее тона, и Флик заглянула внутрь. Все было так же, как и в те времена, когда она здесь жила.

– Я… я… конечно, мисс. Просто я не знаю, захочет ли…

– Сейчас же, – приказала Флик.

– Да. Ко-конечно, – выдавила горничная и закивала так, что каштановый пучок запрыгал у нее на голове. – Она у себя в кабинете.

Флик сделала несколько глубоких вдохов и сунула руки в карманы василькового шерстяного пальто, нащупала там зажигалку. Затем, натянув берет поглубже на свою кудрявую шевелюру, шагнула в дом и торопливо пошла вверх по винтовой лестнице.

Не постучавшись, она рывком открыла дверь в кабинет матери.

– Фелисити!

Одновременно с этим удивленным возгласом замерла и ручка, которой мать что-то писала в гроссбухах. Леди Линден уставилась на Флик из-за дубового стола – в ее глазах невероятного лазурного оттенка отразился шок. На матери было платье, в котором она обычно ходила на работу, – цвета бездонной синевы, с узкими рукавами, расклешенными от локтя, и тугим кружевным воротником. Вид у нее в этом платье был царственный, представительный.

– Что… что ты здесь делаешь? – спросила леди Линден.

Все дело в свете, который лился сквозь прикрытые ставни, или мать действительно раздражена? Ее дочь, не так давно арестованная и вроде как обреченная гнить в тюремной камере, вернулась домой – а мама имеет наглость демонстрировать досаду?

Флик поправила берет. Ее настолько захватила собственная злость и желание встретиться с матерью лицом к