Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Они знали. Или, по крайней мере, догадывались.

Когда кто-то резко схватил его за локоть, он едва не дёрнулся, готовясь к худшему, но вместо угрозы столкнулся с напряжённым, испытующим взглядом.

— Вы целы?

Голос Николая был низким, хрипловатым, будто сорванным недосказанными словами.

— Пока да.

Николай крепко сжал его руку, задержав это прикосновение дольше, чем следовало, но затем быстро отпустил, оглянувшись через плечо.

— Пойдёмте. Тут слишком много ушей.

Он не сказал «нас могут услышать»— он сказал именно уши, словно говорил о невидимых сущностях, способных перехватывать даже мысли, стоило им прозвучать вслух.

Они свернули в один из пустых процедурных кабинетов, где пахло карболкой, металлом и чем-то неуловимо медицинским— этим специфическим запахом чистоты, который на самом деле был лишь маской, скрывающей запах болезни, страха и иногда— смерти.

Николай не стал ходить вокруг да около.

— Я слышал, что Громов дал вам два дня. Это хорошая новость.

Мирослав устало провёл ладонью по лицу.

— Это не новость. Это отсрочка.

Николай опустил голову, явно обдумывая его слова, затем тихо вздохнул.

— Сегодня вечером за городом. Вам нужно увидеть то, о чём я говорил.

Он не смотрел на Мирослава, говоря это, будто боялся его взгляда. Будто понимал, какой груз кладёт на его плечи.

Мирослав молчал.

Две дороги, и обе ведут к одному концу.

Если он пойдёт— значит, окончательно погрузится в этот водоворот, окажется втянутым в игру, о правилах которой пока знает слишком мало. Он станет участником заговора, а не просто его объектом.

Если откажется— может упустить что-то важное. Что-то, что станет последним шансом изменить ход событий, пока ещё есть возможность двигаться, а не просто ждать, когда его загонят в угол.

А выбор ли это вообще?

Мирослав глубоко вдохнул.

— Хорошо. В восемь я буду там.

В глазах Николая мелькнуло что-то похожее на облегчение.

— Только никому ни слова.

Они вышли из кабинета разными путями, словно два незнакомца, оказавшихся в одном вагоне поезда.

Мирослав знал: теперь назад дороги нет.

* * *

Мирослав вошёл в процедурный кабинет, закрыв за собой дверь медленным, почти осторожным движением. В воздухе стоял тяжёлый запах антисептика и металла, запах, от которого кружилась голова, но который стал привычным, въелся в стены, в ткань халатов, в кожу. Всё здесь было как всегда: тусклый свет лампы, старые деревянные шкафы с аптечными препаратами, инструменты, разложенные в идеальном порядке, холодный блеск металлического подноса на столе.

Он подошёл ближе, опустил руки на столешницу, посмотрел вниз. В отражении, искривлённом гладью подноса, он увидел самого себя.

Усталое лицо, тени под глазами, тонкая напряжённая линия губ.

Но глаза…

Глаза всё ещё горели.

Мирослав провёл рукой по лицу, как будто пытаясь стереть что-то невидимое — тень сомнения, тяжесть прожитого дня, ощущение неизбежности. Он не сдастся. Не сейчас, не здесь.

За дверью послышался стук.

Едва уловимый, но он был.

Мирослав резко обернулся, сердце пропустило удар.

Тишина.

Он медленно подошёл к двери, открыл её, но коридор был пуст.

Ни шагов, ни голосов, ни малейшего движения — будто и не было никого.

Но внизу, прямо перед порогом, лежала бумажка. Маленькая, сложенная вдвое.

Не подписанная. Не объясняющая ничего.

И именно от этого — страшная.

Мирослав наклонился, поднял её, пальцы предательски дрогнули. Бумага была чистой, словно только что сорвана с записной книжки, но в центре жирным, резким почерком выведено несколько слов.

Ты следующий.

Время замерло.

Никаких эмоций, ни страха, ни гнева, лишь звенящая пустота.

Он перечитал ещё раз. Затем ещё.

«Ты следующий».

И всё вдруг обрело смысл — все взгляды, тишина в коридорах, нервное напряжение в голосах коллег, шёпоты за спиной. Это не просто предупреждение. Это приговор.

Мирослав медленно, почти механически, сжал бумажку в кулаке.

За ним наблюдают. Они хотят, чтобы он знал.

Но чего они добиваются? Страха? Паники? Подчинения?

Он глубоко вдохнул, пытаясь урегулировать дыхание, почувствовал, как потянулись к вискам нити глухой головной боли. Внутри него всё кричало — инстинкты, до боли точные, как тонкая нить, натянутая до предела. Он знал, что это ещё не конец.

Это только начало.

Снаружи — тишина.

Но теперь она казалась ему чем-то другим.

Чужими глазами, всевидящими, следящими.

Мирослав разжал кулак, позволив бумаге медленно расправиться в его ладони.

— Ладно, — тихо произнёс он, не зная, к кому обращается. — Будем играть.

Глава 24

Тень в темноте

* * *

В больнице пахло карболкой, сыростью и затхлой бумагой. Коридоры опустели, тишина стала плотной, как кисель, и только редкий скрип туфель да приглушённые шаги ночной смены напоминали, что здание не мертво. Ветер дул в щели оконных рам, лениво шевеля шторы в конце коридора, будто кто-то невидимый проходил там.

Мирослав натягивал перчатки, но пальцы дрожали. Он злился на себя. Это было не страхом, а предчувствием, слишком ясным, слишком липким. Как запах хлорки, застревающий в носу.

«За городом, в восемь вечера. Если это ловушка — я иду прямо в неё».

Он бросил взгляд на вешалку, где висел его плащ. Натянул его, застегнул пуговицы. Рука машинально скользнула по карману, но ножа не было. Никакого оружия.

«Прекрасно. Если они решат меня убрать, я даже не смогу сопротивляться».

Внутри что-то напряглось.

Он шагнул к двери, но замер. Секунда сомнения.

Всё тело будто подсказывало: не иди.

Но отступать некуда.

Мирослав толкнул дверь.

Больница жила своей ночной жизнью — глухой, замедленной, наполненной звуками капель, шёпотом дежурных медиков и редкими шагами по коридору. Мирослав вышел из кабинета, его движения были отточены, выверены, лишены резкости. Любое лишнее движение могло привлечь внимание, а сегодня он не мог себе этого позволить.

Он шагал быстрее, чем обычно, но не настолько, чтобы это выглядело подозрительно. Свет ламп, врезавшийся в коридор через мутные окна, делал его тень слишком длинной, будто сама ночь вытягивала его, желая схватить за плечо.

И тут он увидел его.

В конце коридора, опершись о стену, стоял Виктор Ильич Карпов. Его взгляд